— Ты подумай, — качала Она мне вслед головой, — первый день, надо же…
(Честно говоря, не первый. Не первый и не третий. Был я уже в Америке. В Пенсильвании. И в Нью-Йорк я тогда ездил раза три, и в Русской школе целое лето провел. Но то было в доисторические времена, и я был доисторический, и мой английский тоже.)
От нее я — на юг, на юг. Вот уже Нижний Ист-Сайд. Где-то недалеко отсюда китайская подружка Джазмин с большого корабля горбатилась посудомойкой. Два года. Но сейчас ее здесь нет — она изучает искусство и занимается единоборствами, обвязанная подушками. С корабля, набитого людьми, сплошь настроенными на успех.
Я не уверен, ищу ли я сейчас работу или просто гуляю, — уж слишком этот район полон странной урбанистической поэзии. Взгляд блуждает по толпе в поисках хорошеньких девушек. Найти таких нетрудно: каждая вторая — моя будущая жена. Я готов связать с ними остаток жизни. Особенно вон с той. На белой майке, сквозь которую просвечивает пара упругих грудей, выведено слово «Я», потом сердечко, потом «New York». Да, она совершенно права, — я тоже уже люблю Нью-Йорк, уже для меня загадка, как можно его не любить.
Где-то совсем-совсем близко море. Я совершенно отчетливо чувствую его присутствие. Наверное, это потому, что Ист Ривер рядом с местом, где я сейчас стою. Или, может, это запах гниющих рыбных остовов в помойных пластиковых мешках на задах ресторанов Чайна-тауна.
Впечатление, что все в этом районе города отбрасывает тень. Например, тень от черных волос и черных глаз Розарио Доусон — актрисы, к которой я испытываю нечто вроде влюбленности. Я мало знаком с ее биографией, но знаю, что детство она провела в заброшенном здании где-то здесь. Одна мысль, что Розарио правда была здесь, заставляет меня любить этот район еще больше.
Мать родила Розарио в семнадцать. Через четыре года, когда ей стукнуло двадцать один, они с мужем залезли в необитаемый дом на Лоуер Ист-Сайде, собственноручно провели водопровод и электричество. Когда Розарио было шестнадцать, она сидела на ступеньках своего сквота, может думала то-се или не думала, и тут к ней подвалили фотограф Ларри Кларк и сценарист Хармони Карин. Карин сказал, что она идеально подходит на роль из его сценария. Так появился фильм Ларри Кларка про отвязную, бешеную нью-йоркскую молодежь девяностых — «Kids». Его действие происходит тут, неподалеку от места, где я сейчас верчу головой. В частности, в Вашингтон Сквер Парке. Сумасшедшая нью-йоркская тусовка — я тоже имею к ней отношение, потому что я здесь.
После этого Розарио стала актрисой независимого кино. Недавно Спайк Ли снял ее в одном из своих джоинтс — так он величает собственные творения. Я знаю, какая она популярная актриса и знаменитость, а для меня все равно продолжает сидеть на ступеньках, под дверью дома, где жила в детстве, — красивая, отстраненная и чуть небрежная, и именно за это я всегда любил Нью-Йорк, даже когда был в России.
Я зашел в ресторан недалеко от Деланси Стрит и спросил, есть ли у них для меня работа. Мне понравились стулья в этом ресторане — они были из черного металла, с витыми спинками, прямо как в кафе на Пьяцца Навона в Риме, где я пил кофе со странствующим жонглером, который научил меня сворачивать косяки из пяти бумажек сразу. Металлические спинки опять почему-то навели меня на мысли о Розарио и о том, что я действительно в Нью-Йорке. Все, что сейчас происходило, наводило меня на эти мысли.
Девушка за стойкой посоветовала наведаться в филиал ресторана на Брум Стрит.
— Там хозяин кафе как раз принимает аппликации. Вам очень повезло, сэр. Сегодня последний день. Если поторопитесь, то точно успеете…