Я работал вместе со всеми, принимая ультрафиолетовый заряд калифорнийского неба на себя. Здешнее солнце — особенное. Небо над Калифорнией имеет прямой выход в космос. Солнце жарит здесь без защитных приспособлений, напрямую, испепеляя тела, уничтожая нервную систему, заражая радиацией. Калифорнийское солнце в разы ближе к земле, чем в любых других точках земного шара. Его отличительная черта — оно лишает тебя возможности мыслить.
Лучше остальных жару переносят знакомые ребята, ямайская мафия. Они устроились на пляже недалеко от нас, вроде вместе со всеми. Но одновременно они несопоставимы с нами в чем-то самом главным. Существа высшего разряда. Инопланетяне.
Все слушают, как местные хиппари долбят в барабаны. Белая девушка с дредами и в цветастом балахоне самозабвенно лупит по кожаной покрышке, не попадая в ритм. Ямаец напротив нее сокрушенно качает головой.
— Дорогуша! Для черного нет ничего хуже, чем когда не попадают в бит. Валила бы ты отсюда и прекратила издеваться надо мной и моими друзьями.
Парень в майке «Харлей Дэвидсон» возмутился:
— Ты все портишь! Весь смысл того, что сейчас происходит, — это что все мы здесь. А не чтобы играть хорошо.
— Шел бы ты куда подальше, брат! — грозно ворчит гангстер. Он сделал шаг в сторону харлея, готов сцепиться с ним. Харлей сникает вместе с неудачливой барабанщицей.
Идущая мимо Эстер кивает ямайцу.
— Спокойнее, Элайджа, — говорит она. — Веселиться не значит бить в морду каждому, кто нарушает твои внутренние вибрации.
Она знает здесь всех. Эстер — мой главный козырь. Я привез ее из другой части континента. Она мое алиби и пропуск в здешнюю жизнь. В компании хорошеньких девушек или Салиха она мелькает рядом с нашим разношерстным сборищем. Моя подруга органично и уверенно влилась в эту породу профессиональных красавцев и красавиц.
Эстер как будто постоянно занята. Как будто выполняет некую человеколюбивую миссию. Изредка она подходит проверить, все ли со мной в порядке. В эту минуту у нее выражение лица, какое бывает у озабоченного болезнью близкого — не голоден ли я, не надо ли мне воды, не пал ли духом. Она идет ко мне, как медсестра к любимому больному смерить температуру, пульс, давление, спросить, не нужна ли грелка.
— У тебя был когда-нибудь внетелесный опыт? — спрашиваю я Стиви.
Мы смотрим, как Эстер мелькает поблизости. Стиви разлегся, отдавая свою плоть в жертву богу солнца — если такой был. Ведь Калифорния — единственный штат без Бога.
— Внетелесный опыт? — без интереса переспрашивает он. — Отвратительно, правда? Когда с высоты трех-пяти метров наблюдаешь за тем, как лежишь головой в помойке и какой-то ублюдок вынимает из твоего кармана деньги, а твоя подружка уходит с ним. И даже не можешь подняться дать ему по морде. О таких опытах ты говоришь?
— Это больше подсознательное, — влезает сбоку облезлый чувачок. — Фрейд говорил, что внутри нас кипят скрытые желания. То, что мы не знаем о самих себе. Отделенные от нас невидимой чертой. Это и есть подсознательное.
— Ты не мог бы на подсознательном пойти ограбить вон тот киоск и принести мне на подсознательном деньги? — говорит Стиви. — Или просто пойти и купить мне выпить? На подсознательном, на сознательном — мне пофигу.
— Если я на подсознательном пересплю с твоей подружкой, ты ничего не будешь иметь против? — Это Мрачный Билли, он лежал в точно такой же позе, как когда Салих подвел нас к нему. Он пролежал так со времен сотворения этого штата с этим пляжем. Я перевернулся в его сторону.
— Мы тут с парнями придумали прокрутить песню по радио, чтобы она послужила сигналом к взрыву, — с важностью завел Мрачный Билли свою историю про теракт. Может быть, одну-единственную, которую он рассказывал всем на этом пляже.
— Что за песня? — спросил я и на этот раз.
Мрачный Билли, довольный, что на него обратили внимание, посмотрел на меня с полубезумной хитрецой.
— Не важно. Хотя бы «Блюз Фольсомской тюрьмы» Джонни Кэша, что тогда? «Я застрелил человека из Рено»…
— «Только затем, чтобы посмотреть, как он умрет», — закончил я. — Любимая песня моей девушки. Не дерьмо песня, я был неправ, — сказал я больше самому себе.
— Подойди-ка сюда, Стиви! — сердито кричит метрах в двадцати седеющий растаман. Это и есть Папа Блэк.
— Что тебе? — добродушно отзывается Стиви.
Папа Блэк с преувеличенной властностью делает жест, как когда подзывают к ноге собаку.
— Иди сюда! — чуть не рычит он.
Стиви беззлобно хохочет, мне перестает быть неуютно.