Вещь кончилась, и в секундный перерыв перед следующей я услышал, как Эстер сказала Салиху:
— Неплохо шарашит эта штука. Еще бы одну линию — и удачный вечер был бы обеспечен на сто процентов.
Я подошел.
— Надо поговорить.
Мы вышли на улицу.
— Прости меня. Там, в машине, я поступил низко.
— Дело не в этом, — ответила она. Зрачки ее были сужены. Черная прядь по обыкновению выбилась на лицо. Она прижала согнутый палец к ноздре, словно пытаясь сдержать то, что бушевало внутри носоглотки. Потом она механически продолжила: — Я уже сто раз говорила: устала! От того, что тебя постоянно тянет к подонкам и ты втягиваешь в это и меня. От того, что ты в постоянном конфликте с жизнью. И я боюсь, что если ты начнешь жить нормальной жизнью, работать, добиваться чего-то, ты совсем сломаешься. — Черт! Как же бомбит эта штука! — перебила она себя. Стала ощупывать пальцами лоб и щеки. — Совсем лица не чувствую, — заметила тихо. Потом отвернулась от меня. — Я, может, всю жизнь ждала такого, как ты, — глухо сказала, стоя ко мне спиной. — Об этом ты не подумал? Может, с детства мечтала о таком возлюбленном. Крутила с кем ни попадя и надеялась, что придет наивный робкий дурачок вроде тебя и полюбит меня, как полюбил ты.
— Я тоже всю жизнь ждал, чтобы кто-то разрешил мне так себя полюбить. Очень благодарен, что позволила.
Эстер с силой сжала мне голову и почти закричала:
— Нет такой любви, понимаешь? Выдумал ты такую любовь! Может, прочитал в книжках. Не может такой быть на свете. И жизни, которую ты живешь, не может быть на этом свете! И ее ты выдумал!
У нее ходили челюсти — кокаин действовал. Все стало бессмысленно. Я пошел прочь.
— Ты выдумал Эстер, которую любишь своей надрывной любовью! — крикнула она мне вслед. — Ты не любишь меня такой, какая я есть. Ты меня не любишь, Миша! — крикнула она, когда я уже почти свернул за угол.
Я брел на пляж. Видеть никого не хотел, просто не знал, куда еще можно податься, Сан-Диего не давал большого выбора. Я знал, что на пляже будут мои друзья-доходяги, их видеть хотелось меньше всего.
Я набрел на Джеки. Едва заметив меня, он поставил привычную пластинку:
— Осатанело. Каждый день одна и та же канитель. Даже в зоопарке животных пересаживают в другие клетки, потому что им нужны перемены. Мы прозябаем здесь хуже всяких амеб.
— Мне тоже нужны перемены, — сказал я. — Не знаю как, но я угодил в ловушку. Смотрю, как она флиртует с этим ливийцем у меня на глазах, и даже перед этим бессилен.
— Из ловушек надо вылезать, Миша, — пропел Джеки назидательно. — Вон чувак приперся сюда из Лос-Анджелеса. И не только не бессилен, а наоборот — стал просветленным пацаном. И нас учит, как стать на правильный путь.
— Священник?
— Гангстер. Из всех людей гангстеры чаще всех находят Бога. Либо обращаются к нему в тюрьме, либо их грохают — и тогда уже встречаются с Ним лицом к лицу. Более частый вариант. — Джеки взглянул на меня. — А ты правда какой-то квелый. И взгляд немного безумный.
— Она там с Салихом, — сказал я, показав на бар. — Меня все подмывает перед ними извиниться. Даже перед ним. Толком не знаю, за что.
— Пошли посмотрим на твоих дружков. Разобьем им рожу, если приспичит. Раз уж мы в полном дерьме, исправим настроение хоть так. Если не тебе настроение подниму, то себе во всяком случае.
Я поплелся вслед за Джеки, хотя возвращаться туда не только не хотел категорически, но и знал, что нельзя.
— За кого угодно набью морду, — приговаривал по пути Джеки, — но за тебя, Миш, святое дело — вот так я к тебе отношусь! Если мы и правда поедем в Нью-Йорк, грех напоследок кому-нибудь не навалять. Никогда этого гадюшника больше не увижу. Но, перед тем как свалить, западло не разбить кому-то нос на прощание.
— Не стоит никого бить, Джеки, — сказал я.
— Не спорь, если не хочешь, чтоб и тебе перепало, Майкл! — ответил Джеки строго.
Мы вошли в бар. Ни Эстер, ни Салиха там не было.
— Хорошо, что их нет, — сказал Джеки. — А то лень влезать в драку. Я, честно сказать, не люблю насилие. У меня это больше на подсознательном уровне. Вообще-то я добрый и мягкий, как мать Тереза на экстази. Может, купишь мне выпить, раз мы уж тут?
Я отдал Джеки последние пару долларов и бесцельно потащился из бара. Опять на пляж. Сел на песок.
Подгреб Стиви.
— Папу Блэка полиция прижала, — бросил он вместо приветствия. — Насчет угнанной тачки. Блэк сказал, чтобы я пока спрятал ее у себя. А мне пофигу, если у меня будет краденая машина. У меня вообще нет никаких документов, и ничего — прожил до двадцати трех лет главным плейбоем этого ублюдского пляжа. Так я думаю, раз она сейчас у меня, смотать на ней из штата. Тем более этот больной на голову Алим может найти нас в любой момент и пришить. Так что это наш шанс, Майкл. Завтра сваливаем в Нью-Йорк.