Соседка — негритянка, смотрит весело. Молодая. Но ощущается сила. Красивая, со светлой матовой кожей. Одежда мешковатая, а подчеркивает тонкую фигуру.
— Слишком хороший день, чтобы тут сидеть, — обратилась она ко мне. — Здесь уж совсем тоска. Даже дома, когда весь день орут дети и мать на тебя кричит, и то лучше.
— Сколько у тебя детей? — спросил я.
— Двое. Так что работать могу только в ночь. Я не против. Ночью хорошо. Ночью драгоценности светятся ярче.
Честно сказать, я не ожидал, что разговор так обернется.
— Я думал, ночью вообще ничего не видно.
— А одиночество? Разве не драгоценность? И люди другие, чем днем.
— К одиночеству пять последних лет приучаюсь. — Это я попробовал соответствовать теме. — Научился разве что отличать фальшь от вранья. Жаль, что столько энергии уходит, чтобы выжить днем. Впустую.
— А что делать? — пожала она плечами. — Ты же не собираешься бросить жить?
Эта сможет меня защитить. Я смотрел на нее сбоку и думал, кем бы я хотел, чтобы она мне была — женой или сестрой. На этот раз сестрой.
— Подождешь меня? — спросил — и пошел через залу.
Я подходил к столу и по тому, как смотрел сидящий за ним, понял, что и тут у меня не выгорит. Толстый усатый человек в очках. Перешел рубеж усталости, так что можно ее и не заметить. Хмуро смотрит вокруг, неприветливо. А как еще смотреть? Задал полагающиеся вопросы. Очень сурово.
— Что же ты сюда пришел, если у тебя диплом? — тоном грубым, враждебным.
— Я простой работы не гнушаюсь. — Нужно же было что-то ответить.
— Хочешь быть работягой? — Всем своим видом показывал, какой я зеленый.
— Работягой нет. А тяжелой работой заниматься не прочь.
— Что-то я не вполне тебя понимаю, парень, — посмотрел поверх очков. Видать, не в настроении был философствовать и разговаривать на отвлеченные темы.
Я на него уставился и выговорил:
— В Англии я вылетел из университета. Перед тем как приземлиться здесь, мечтал начать в Америке новую жизнь. Теперь появилась надежда, что действительно получится ее начать.
В уголках его маленьких глаз появилось по морщинке.
— Хочешь работу? Я дам тебе работу. Ты ведь недавно в Нью-Йорке?
— Первый день.
— Мой сын говорит примерно то же самое. Только он так рассуждает об искусстве. Говорит, что современное искусство — это просто коммерция. Вы с ним похожи.
Чем мы похожи, я не взял в толк, но спорить не стал.
— На, возьми, — протянул он бумагу. — Направление на работу. Печать и подпись. Если сегодня успеешь с ними поговорить, завтра можешь выходить. Тридцать Четвертая улица.
Он подумал, взял у меня листок и добавил еще несколько слов. Глядя через его плечо, мне удалось различить «рекомендую» и «высококвалифицированный». И вернул бумагу.
Я вышел, оглядел залу в поисках негритянки. Ее не было. Я не удивился. Пока разговаривал, уже знал, что так и будет. Или очкастый, или она.
Я встал на ступеньках социальной помощи покурить. Весь день поднимался в гору, теперь наблюдал открывшийся сверху вид. Из дверей вышел следующий курильщик. Сперва я не сообразил, но через секунду узнал мужика, давшего мне работу. Курил он нервно, выглядел менее внушительно. Доброжелательно кивнул.
— Тебя как дома зовут?
— Миша.
Начал неуверенно:
— Ты и мой сын. Вы и внешне похожи. Закончил колледж с отличием. Художник-архитектор. Меня учителя благодарили. Спасибо, что вырастили нам такого талантливого. Он у меня талантливый, это так, — вздохнул мой работодатель.
Почему то, что сын невероятно талантливый, вызывало такую меланхолию, до меня не доходило. Попытался что-то приличествующее сказать — он даже вида не сделал, что слушает. Произнес рассеянно:
— Хотел с тобой поговорить… — Но он говорил не со мной. — Хотел с тобой поговорить, Миша. У вас мозги сходные — может, я тебя пойму? У него была девушка. Разошлись. И с ним что-то случилось… — Он надолго замолчал. Потом поднял на меня подслеповатые глаза. — Я грешу на колдовство. Думаю, она пошла к колдунье, и та навела на него порчу. Очень я рассматриваю такой вариант…
— Я в такие вещи не верю, — охотно перебил я. — Во всю эту энергетику и тому подобные вещи. Я в Бога верю.
— С ним что-то случилось, — сказал он опять самому себе. — Ничего не хочет.
— Депрессия?