— Три виски со льдом нашим мальчикам? — официантка нагнулась, чтобы вынуть из-за пазухи блокнот и записать наш заказ.
— Три виски, — повторил за ней Морисси. — Миша, ты что будешь?
— А обязательно надо пить? — я никак не мог привыкнуть, что она и меня называет мальчиком. Что она считает меня частью компании, явившимся сюда за тем же, что и все.
— Что вы порекомендуете для Миши? Вы не подыщете ему девушку, которая продемонстрировала бы ему темную сторону жизни?
— В нашем баре не принято выбирать девушек по этническим признакам, — ответила она. — Одного клиента навсегда выгнали из клуба за расистские высказывания против белой расы. Но почти все наши танцовщицы цветные, а единственная белая девушка как раз сейчас проходит по программе защиты свидетелей. Когда ей делали пластическую операцию, чтобы ее не узнали те, на кого она доносит, Дорис попросила, чтобы ее сделали негритянкой, поскольку за время работы в нашем клубе у нее сформировался серьезный комплекс по поводу светлого оттенка ее кожи. Так что наш мальчик оказался в выигрыше, — обнажила на меня официантка безукоризненный, как я решил, вампирский оскал.
— Миша, хотел бы ты заглянуть на темную сторону и чтобы путь туда тебе указала чернокожая женщина? — обратился ко мне испанец за всех. — Или ты бы все-таки предпочел мороженое? — Он прыснул, за ним все.
— Что бы ты хотел… Миши? — обратилась ко мне откуда-то сверху официантка, озабоченно и, как я решил на этот раз, с сочувствием. Она говорила «Миши», видимо, впервые сталкиваясь с русским именем. — Что же мальчик будет пить? — спросила она, и теперь у меня не было сомнений, что ее взгляд строгий и немного укоризненный. Точно она уличила меня в нарушении правил и вот-вот велит показать дневник, чтобы записать замечание и вызвать родителей. — Итак? — напомнила она мне с интонацией контролера, поймавшего безбилетника.
— Пожалуй, я пойду, — ответил я ей. — Извините.
— Куда? — хором возмутились все вместе с официанткой. И теперь это был выпускной экзамен, к которому я совершенно не был готов.
С той же интонацией, как когда упрашивал классную руководительницу, я повинился вторично:
— Простите меня, пожалуйста. Я сказал «пойду»? Я оговорился — побуду! Я побуду здесь. За этим столиком, никуда не уйду.
Она переспросила сурово:
— Здесь?
Для меня «здесь» значило стул, грязный стол, несколько пачек сигарет и круг ребят, с которыми можно отвлечься, эти сигареты выкурив. Для нее — заведение, стрип-клуб, а вообще-то этот мир. Я сказал «ну да», пробуя обмануть ее, что имею в виду то же, что и она, в надежде, что она после этого от меня отстанет.
— Четыре виски для мальчиков, — холодно констатировала она и поцокала на своих высоких каблуках к бару, выставляя на наше обозрение разрез посередине юбки с лучащейся оттуда отменной мексиканской задницей, которая становилась все более голой по мере ее удаления от нас.
Мое поведение явно не соответствовало общему настрою, и всем из-за этого стало скучно. А мне хреново.
— Пойду, что ли, вон к той, — наконец выдавил из себя Педро. — Судя по зрелым формам, она постарше. Как раз по мне. На виллу на Багамах она себе не натанцует. И это тоже как раз то, что мне надо. Может, уломаю станцевать за недорого. У меня только пара баксов. Это же стриптиз-бар для черных — пожалуй, единственное место, где принимают твои проблемы еще ближе к сердцу, чем в центре для анонимных алкоголиков. Даже гарлемские наркодельцы испытывают к своим клиентам меньше сочувствия.
— Можно я с тобой? — Я невольно протянул в его сторону обе руки. Боялся, что мои товарищи разбредутся по бару и я останусь один. Чувствовал себя, как первоклассник на холостяцкой вечеринке.
— Со мной? — удивился испанец. — Зачем?
Я понял, что я уже один.
— Только посмотри на эту, — не уставал повторять Морисси, усугубляя мое удрученное состояние.
Я не мог сообразить, почему его причитания напомнили мне включенную зимой печку в советском автомобиле, когда она, рокоча, только начинает обогревать еще холодный салон.
— Смотри только, как она ею вертит! Да ты не на меня смотри, а на нее! — прикрикнул он, когда я наклонился спросить, можно ли мне посидеть с ним.
Прошло какое-то количество времени, не заполненного ничем, кроме скупых матерных междометий, подстегивавших призывы посмотреть, как она ею трясет.