— О чем ты? — снова вздрогнул испанец.
— Песня «Protect ya neck»?
— Миша, мать твою, как, по-твоему, можно защищать себе шею в духовном смысле? — Педро состроил плаксивую гримасу. — Попробуй сделать это в духовном смысле, когда двухметровый амбал приставит девятимиллиметровый к твоей шее!
— Ну, знаешь, как в Апокалипсисе — белый всадник, а вместо языка у него меч. У Wu-Tang язык — метафора меча. Они тебе своими рифмами сносят голову с плеч.
— Ты хоть скажи, о чем ты, на хрен, говоришь? — взмолился Морисси.
— Wu! — ответил я заветным словом.
— Wu-Tang, — медленно по складам повторил за мной Морисси.
— «Чувствую себя сумасшедше враждебно. Прорэпую вам весь Апостол. Мой слэнг — как у Христа, когда я несу благую весть». — Я принялся энергично кивать головой в такт словесному потоку RZA. — Боевые движения, отточенные до совершенства. Защищай себе шею, малыш!
— Ты это специально говоришь? — занервничал вновь Морисси. — Ты нас сейчас подкалываешь? Ты вообще о чем?
— О том же, о чем они. А они о первом убийстве человека человеком. Genius только что сказал, что «будут уделывать артистов, как Каин уделал Авеля»? — Я обвел взглядом всю компанию. — Как говорят на моей родине — хорошо сидим. Я рад, что вы здесь. Мы. Здесь. Сперва не понравилось, а теперь очень даже.
— Нравится? — спросил Морисси поощрительно, явно имея в виду что-то другое.
— Я приехал в этот город… — Получалось сбивчиво. — Не знаю, как сказать…
— А ты не говори, — сказал Педро.
— Да что это такое! — не то возмутился, не то попросил о помощи Морисси. — Ради этого жертвуешь очень важным делом в Нью-Йорке, а тебе даже нормально посидеть не дают.
— А я на седьмом небе! Меня выгнали из колледжа! — Никак мне не удавалось угомониться. — Я один. Люди, у которых я живу, не хотят, чтобы я у них жил. Денег нет. А чувство такое… Нет, не выразить мне…
Выражение лиц было смущенное. На меня смотреть избегали. Все испытывали неудобство, находили этот разговор в каком-то роде неприличным.
— На самом деле не так и плохо! — заверил я всех. — Наоборот, из-за того, что плохо, все отлично!
Я замолчал. А может, это в баре стало тихо — уже несколько минут как. И девушки перестали танцевать, потому что я сбил их с ритма.
— Знаете, со мной стали происходить такие перемены! — Я заглянул в глаза каждому из троих. — Я до того, как уехал на запад, практически ничем не интересовался. Я только здесь впервые «задумался».
— Это хорошо, когда есть интересы, — сумел наконец перевести взгляд с девиц на меня Морисси, хотя это стоило ему великого труда. — Когда у человека интересы в жизни, это скрашивает саму жизнь.
— У тебя какие интересы? — осведомился я только из вежливости.
— Крэк, — с всепоглощающей уверенностью, даже верой, выдал Морисси. — И знаешь, сколько употребляю — столько я им интересуюсь. Не пропадает интерес. Сразу появилось для чего жить. Все время голова чем-то занята. Ты думаешь, я бы работал, если бы не курил? Ни за что! А так я работаю. И чувствую себя человеком. Нашлись друзья по интересам. Никого так не люблю, как близких по увлечению. В жизни не встретил бы таких, не закури я когда-то!
Педро от девушки на сцене, которую присмотрел, взгляда не оторвал, но с Морисси согласился.
— Когда уйма времени и никаких вредных привычек, это нехорошо. Если бы у тебя, Миша, была зависимость от крэка, как у него, у тебя бы все встало на свои места. И с головой бы ты прекрасно дружил.
При этом главную беседу он вел с избранницей. Кряхтел, посылал матерные проклятия. В форме вроде как чревовещания. Его глаза были подернуты сонной пленкой, как от марихуаны.
— Знаешь, тех, кто много думает, не очень любят. — Он говорил со мной просто из сочувствия. — Видел, какой у бездомных мягкий взгляд? Это с ними делает улица. — Он снисходительно на меня прищурился. Потом вдруг нагнулся вперед и тотчас откинулся назад с довольным видом, будто удостоверился, что то, что он подозревал, существует на самом деле. — Бездомного каждый день попирают ногами, — на этот раз совсем вяло и неохотно поделился он со мной слабым голосом. И, прикрыв ладонью лоб, как козырьком, продолжил наблюдать за сценой, словно ему мешало солнце. — У тебя тоже взгляд мягкий, — услышал я его голос как издалека. И сразу за тем вблизи: — Эх, почему нельзя жениться на попе? А саму девчонку я оставил бы Морисси.
Тут он спустился с небес — лицом выражая, что вина за то, что ему приходится смотреть вместо девицы на меня, целиком моя.