— Ты ведь не одну ночь провел на улице там у себя… Ты откуда приехал-то? Из Англии? То-то и оно-то. У тебя по глазам видно, что ты бродяга. Ты ведь на асфальте лежал и всю ночь видел только ботинки прохожих, верно? Скажи ему… — передал он меня, как эстафетную палочку, Морисси, а сам вернулся к кряхтению и любовным междометиям.
Морисси без удовольствия скосил на меня глаза, которые у него слезились, как от лука.
— Библия полна цитатами о бездомных, Миша, — заныл он, еще не войдя в непосредственно разговор. — Блаженны нищие, блаженны плачущие, алчущие и жаждущие, блаженны вы, когда будут поносить и гнать вас. Это про нас, только никто не знает. Я, правда, не бездомный, живу в ночлежке, но десять лет провел на улице. И ты знаешь, это навсегда… Размеры, — сказал он совершенно другим голосом, приглашая меня наконец включиться в истинные его переживания, — в лучших негритянских традициях. Мы, негры, блюдем свою историю. Пойду поздороваюсь с ней! Скажу ей, что очень ценю все, что она делает для меня и для человечества.
В руках он держал скомканную десятидолларовую купюру. По его лицу — так я видел — катилась невероятных размеров слеза, которую он не замечал. Прошел через бар и остановился возле сцены, на которой возвышалась, как колокольня, прекрасная девушка. Одного с нами роста, но на сцене представлявшаяся мне гигантской. У нее было совсем молодое хорошенькое личико, и лет ей было не больше двадцати — двадцати одного, но я испытывал к ней почтение, как дети ко взрослым.
Она стояла к нам спиной, полусогнувшись. Над копчиком был вытатуирован крест, а на правой ягодице готическими буквами надпись по-английски: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» — и стрелочка, указывающая на противоположную ягодицу[2].
Морисси потоптался около сцены, затем дотронулся до ее ноги. Девушка посмотрела на него сверху вниз, как наездница с высоты лошади на конюха у стремени. Как кентаврица на нас грешных.
— Благослови тебя Бог! — Морисси протянул девушке купюру. — Благодаря таким, как ты, полунищенское скотское существование, которое я влачу, перестает казаться бессмысленным.
— Десять! — посмотрела девушка на деньги. — Благодаря таким скупердяям, как ты, мои затраты на новую грудь начинают казаться бессмысленными. — Она небрежно заткнула купюру за стринги.
От шеста Морисси вернулся в отличном настроении.
— Пойди купи нам и себе выпить, Миша. Хочу поднять тост за американские войска, проливающие свою кровь в других странах. Если бы наших солдат грела мысль, что дома их дожидаются женщины вроде таких, Америка стала бы сверхдержавой еще пару веков назад.
Я потащился к бару. Я чувствовал, как у меня за спиной танцовщица Морисси делала свое дело. Хоть я и не мог ее видеть, но был уверен, что она стягивает с себя стринги. Хотелось прибавить шагу. Я рухнул на барную стойку.
— Лонг Айланд Айс Ти? — у барменши был сильный испанский акцент.
— Водки.
Она пошла за бутылкой.
— Вам нравится? — пробубнил я. Она показалась мне милой.
— Что именно?
— Это.
— У меня хорошая работа, — она посмотрела на меня серьезно. — На предыдущей я получала в полтора раза меньше. Правда там не было таких агрессивных мужчин. Я была нянькой в госпитале в Помоне, больные все тихие.
— Нет. Я имею в виду — девушки.
— Мне нравятся парни, приятель. Причем сильно.
— Да нет. Вам нравится, как они танцуют? Вернее, то, что они танцуют?
— Приятель, я давно бы работала за шестом, если бы не это. — Она вышла из-за стойки. Я ничего не увидел. — Ноги слишком короткие…
— Нормальные ноги.
— И ляжки слишком толстые. — Она повернулась спиной. — А задница…
— Отличная.
— Висит, — безапелляционно отрезала она. — Висит, висит, даже не спорь. Ноги бы постройней и попу потверже — мое место на сцене. Гораздо лучше платят.
— А я, когда подошел к бару, то подумал, что вы красавица. — Я поднял в ее сторону рюмку.
— Грудь у меня хорошая, — согласилась она и снова встала за стойку. — Потому меня и поставили за бар.
— Из-за этого?
— Из-за этих — левой и правой, — показала она подбородком себе за пазуху. Она произнесла это отстраненным безличным тоном, как о новой подвеске на машине.
— Я не о том спрашивал. — Мне не удалось сдержать гримасу скуки.
— Ты хочешь знать, что происходит в этом заведении? — таинственно сверкнула она на меня глазами.
(Тут я на некоторое время отключился. Вероятно, просто от усталости. На полминуты, не дольше. Вернулся к реальности, когда она повторила вопрос. Пока отсутствовал, она, вероятно, протирала посуду, за чем я, вероятно, наблюдал.)