— Что это?
— Соглашение о выпуске пластинок с компанией MGM Records.
— Ты не имеешь права подписывать такие договоры — хмыкнул судья, но продолжил изучать документ. Когда он дочитал до пункта с оплатой — его глаза округлились.
— Это правда??
— Да.
— Вы пишите настолько хорошую музыку, что парни из Калифорнии готовы вам столько платить??
Я подмигнул ошарашенному Штаймайеру, повернулся с судье.
— Да, ваша честь.
— Мнда… это конечно, меняет всю раздачу.
Бакли побарабанил пальцами по столу.
— Хорошо. Я готов вынести решение.
Мой адвокат встал, я же напрягся.
— Суд штата Мэриленд постановляет признать Питера Уолша дееспособным.
Бакли опять слегка ударил молотком по подставке.
— Питер — теперь судья обратился уже ко мне напрямую — Мое решение означает, что ты отныне можешь сам заключать гражданско-правовые договоры, самостоятельно жить без опеки родителей, даже получить паспорт для заграничных поездок. Но за твоими финансами еще четыре года будет присматривать твой адвокат. Мистер Штайнмайер будет предоставлять в суд Балтимора отчеты о твоих доходах и расходах. В конце каждого года.
Я облегченно вздохнул. Здравствуй свобода!
Разумеется, я решил отблагодарить Штайнмайера и позвал его в самый крутой ресторан поблизости. Это был какой-то пафосный стейк-хаус, в котором мы конечно заказали отбивные.
— Нам повезло, что твои родители не пошли в суд — адвокат заказал аперитив, нам подали «комплимент» от шеф-повара — брускетта с вяленым мясом.
— Повезло — согласился я.
— А что доходы от пластинок и правда так велики? — пока мы шли пешком к ресторану, Штайнмайер успел просмотреть документы.
— Да, и будут еще больше.
— Распоряжайся деньгами аккуратно! В конце года придется по ним отчитаться. И кстати, заплатить налоги.
Да… В США нет ничего более важного, чем налоги. За мухлеж с ними могут легко в тюрьму посадить.
— У меня есть знакомые аудиторы, я дам тебе их контакты — они будут вести учет твоим финансам и готовить документы для суда.
Мы еще пообсуждали детали судебного решения, я выписал чек за услуги адвоката.
— Кстати, если хочешь, можешь после ланча сходить на предварительное слушание по табачникам — произнес Штаймайер разрезая стейк. Он заказал с кровью.
Я посмотрел на часы. До визита Вики я успевал.
— Ничего важного там не будет — пожал плечами адвокат — Но основных фигурантов процесса посмотреть сможешь.
Мы доели наши стейки с салатом, выпили кофе и вернулись в суд. Заседание проходило в другом корпусе, на втором этаже. И возле судебного зала было уже прилично так народу. Во-первых, журналисты. Среди которых я к своему удивлению узнал несколько человек, посетивших мою пресс-конференцию. Во-вторых, истцы. Они были разных возрастов и рас. Преимущественно негры, латиносы, впрочем присутствовала и белая пара. Все тут же бросились к Штайнмайеру, начали задавать вопросы, делиться эмоциями от начала слушаний.
Мы прошли в пустой зал, куда спустя минут пять прошествовала группа белых, шикарно одетых мужчин. Они заняли сторону ответчика и я понял, что это табачные адвокаты.
— Ты посмотри кто пришел! — Штайнмайер обернулся ко мне, кивнул в сторону элегантного мужчины под шестьдесят с тонкими усами и волнистыми белыми волосами. Новый персонаж был невысоким, но с осанкой столь прямой, что она, казалось, добавляла ему несколько дюймов роста. На нем был великолепного покроя однобортный костюм из легкой светло-синей в тонкую светлую полоску ткани, сидевший так, точно его шили в Лондоне, в одном из тех заведений, куда вас и на порог не пустят без рекомендаций двух витонтов и одного принца.
На отвороте пиджака я заметил розетку военного ордена. Человек этот излучал властность. Адвокаты устремились к нему словно в зале суда появился сам Папа Римский.
— Кто это?
— Брэдли Томпсон. Его семье принадлежит Филип Моррис.
Ага, это у нас владелец брендов Marlboro, Parliament, Bond, Chesterfield… Теперь уже я обернулся к истцам, прошептал им: «Видите этого седого мужика? Это он производит Мальборо и другую отраву. Давайте дружно, повторяйте за мной «Убийца, убийца».
— Питер, что ты делаешь?! — зашипел на меня Штаймайер, но истцы уже начали скандировать «Убийца», зло поглядывая на Томпсона. Того это не проняло. Он сел позади своих адвокатов, демонстративно зевнул. Зато оживились журналисты. Они застрочили в блокноты, включили диктофоны.
— Прошу тишины! — в зал вошел пристав, а сразу за ним судья.