И верно, Али-Баба знал, насколько мудры его слова, ибо об этом было всем известно.
- Но как, - спросил он самого молодого из разбойников, - мог ты оказаться в теперешнем положении?
- Меня поймали вместе с моим товарищем, знаменитым Синдбадом.
И снова имя, прославленное сказителями. Похоже, они сами не подозревают, сколько их в этой шайке. По такому случаю Али-Баба решил выяснить все поподробнее и спросил:
- Это был знаменитый Синдбад-мореход?
Но Разбойник Номер Двадцать Восемь покачал головой:
- Нет. На самом деле это был менее знаменитый Синдбад - Синдбад-носильщик.
«Ну вот, - подумал Али-Баба, - вот что бывает, когда жалкий дровосек делает поспешные выводы. А лампа Аладдина - наверное, какая-нибудь штука для чтения по ночам».
- Но все же, - продолжал Ахмед, несомненно, в ответ на разочарование, написанное на лице дровосека, - в своем роде он тоже очень знаменит.
- Переноской тяжестей? - скептически спросил Касим.
- Вообще-то он неплохо продвинулся, - пояснил юноша. - Мой настоящий хозяин пообещал ему очень хорошее место, но, чтобы это свершилось, мы должны были вернуться в Багдад. Однако теперь это в любом случае не имеет значения. Багдад с тем же успехом мог бы находиться в другом месте и времени, ибо теперь мы - члены шайки сорока разбойников.
- И членами шайки сорока разбойников мы и останемся, - веско и глубокомысленно объявил Гарун, - до нашего смертного часа, который, судя по моим наблюдениям, уже очень недалек.
- Таков уж наш удел, благодаря крутому нраву нашего хозяина, - согласился Аладдин.
- Такова уж наша опасная разбойничья доля, - добавил Ахмед.
- И даже более того, - подвел итог Гарун, и на лице его сквозь густую черную бороду дровосек разглядел невиданную доселе печаль, - такова наша судьба перед лицом ужасной тайны пещеры.
Крутой нрав, опасности, тайна и смерть? Как бы ни хотелось Али-Бабе никогда не покидать своего дома или не быть насильно втянутым в банду сорока разбойников, еще больше ему хотелось, чтобы они перестали говорить о таких вещах. Но прежде он еще не слыхал про эту самую ужасную тайну. Говорят ли разбойники про ту самую набитую золотом пещеру, которая обрекла его брата на, возможно, вечную жизнь в разрубленном на шесть частей виде?
- Вот во что втянул меня мой неразумный брат! - пожаловался Касим с великим жаром, - наверное, чтобы компенсировать тот факт, что выражения лица его в корзине все равно никто не мог видеть. - Я вам еще не рассказывал, как он довел меня до такого печального состояния?
Неужели Касим намерен все выболтать? Али-Баба не мог поверить, что его братец способен на такое, не задумываясь о последствиях, грозящих им нищетой. Если Касим расскажет всю историю, - без сомнения, разбойники припомнят, что у них пропало изрядное количество золота, а потом сообразят, куда это золото, скорее всего, делось. А поскольку то место, где пропавшее золото может быть, находится всего в нескольких шагах вниз по улице, что помешает им вернуть себе это уже однажды нажитое нечестным путем богатство, которым, Али-Баба был в этом уверен, они с радостью завладеют столь же нечестным путем еще раз?
Тут запаниковал бы даже самый хладнокровный человек. А уж тем более обычно тихий и работящий Али-Баба, который заговорил прежде, чем кто-либо успел попросить у его брата дальнейших пояснений.
- Вы уверены, что хотите слушать бредни моего брата? - поинтересовался дровосек с, как он надеялся, беззаботным смехом. - Последнее время он немножко не в себе.
Как обычно, Касим не замедлил оскорбиться:
- Как смеешь ты говорить такое обо мне, твоем собственном брате? - Но пребывание в корзине в виде шести отдельных частей, без сомнения, творит чудеса в плане воспитания смиренности. И вот, после короткой паузы, Касим добавил: - Впрочем, если говорить совсем уж точно, я думаю, что меня, собственно, тут несколько, не так ли? Однако я хотел бы поведать вам свою историю. Или, учитывая мое теперешнее состояние, истории?
Его брат еще некоторое время продолжал бормотать что-то в этом роде, и с каждым подобным замечанием остальные обращали на него все меньше внимания. Дошло до того, что скромный дровосек стал испытывать некоторое чувство вины из-за того, как он обошелся со своим родным братом, но это было не настолько сильное чувство, чтобы заставить Али-Бабу выдать тайну своей кухни. Вот так золото заставляет нас забывать даже про родственные обязательства.
- Но я собирался рассказать вам, как я раздобыл лампу, - начал разбойник, которого когда-то звали Аладдином, явно желая сменить тему после невразумительного бормотания Касима. - И как она принесла мне великую удачу, прежде чем я снова лишился ее.
Али- Баба присел на корточки и приготовился слушать. Если уж ему суждено провести остаток жизни в плену, то он может, по крайней мере, немного развлечься.
- В своей прежней жизни, - начал Аладдин, - я не слишком отличался от того, кого вы видите теперь, ибо я был сыном бедного портного…
- Портной! - горестно вскричал Касим. - Теперь мне никогда не быть сшитым!
- Ты прав, - сказал Ахмед Али-Бабе, - твой брат совершенно определенно спятил.
- Это вполне понятно, - рассудительно заметил Гарун. - Один шок, должно быть, был просто чудовищным. А дальнейшие последствия? Как можно жить, зная, что можешь однажды утром проснуться и недосчитаться каких-нибудь своих частей?
- Каких-нибудь частей? - переспросил Ахмед. - Если он чего и недосчитался, так это точно мозгов.
- Умоляю вас, - упрашивал Касим, - отнесите меня к слепому, что живет на этой улице.
- Он, наверное, не сознает, - сказал Ахмед мягко, - что говорит ерунду.
- Возможно, - глубокомысленно заметил Гарун, - он впал в детство.
Двое разбойников важно кивнули, словно именно в этом и была проблема Касима.
- Но продолжай, Номер Тридцать, и окончи свою повесть, - обратился Ахмед к Аладдину, - и, быть может, на этот раз нам удастся услышать ее от начала и до конца.
- Прекрасно, - легонько улыбнулся Аладдин. - Итак, в молодые годы я рос не самым послушным мальчишкой и был недоволен тем, что мне нужно учиться ремеслу моего отца.
- Нельзя ли побыстрее перейти к лампе? - перебил Ахмед. - Если я чему и научился за время нашего долгого путешествия, так это тому, что во время приключений и опасностей надо приступать сразу к сути.
Но не успел Аладдин произнести еще хоть слово, как все они услышали совсем другой звук - грозный топот скачущих галопом лошадей.
Вот кони дружно вывернули из-за угла, и на спинах их сидели люди в черном. Во рту Али-Бабы пересохло, колени ослабли, а разбойники быстро приближались, жуткие крики срывались с их уст, клубы пыли вздымались вокруг их коней.
- Ага! - обратился атаман к тем, кого недавно бросил здесь. - Это хорошо, что вы дождались нас, ибо если бы вы этого не сделали, то поплатились бы своими жизнями. - Он умолк и снисходительно улыбнулся. - Я, конечно, понимал, что вы не сможете так быстро управиться с нашими новичками и будете в дальнейшем помехой всем нам во время быстрой скачки, вот и решил, что лучше будет, если мы оставим вас тут. - Он махнул рукой своим конным спутникам. - А теперь вам выпадет честь стать свидетелями нашего триумфа. Покажите им нашу добычу!
Один из разбойников продемонстрировал небольшой, слабо позвякивающий мешочек. Али-Баба был не слишком сведущ в подобных делах, но все же для добычи это выглядело несколько жалко.
- Это все? - воскликнул главарь, словно лишь теперь поняв, насколько все скверно.
- Вы были с нами, о хозяин, - сказал человек, держащий мешок. - Вы видели, как мало ценностей у этих людей, да и то встречались такие сложные случаи, когда приходилось рубить пальцы, чтобы забрать то, что нам нужно.
- Как ты смеешь критиковать мои методы? - Атаман выхватил меч. - Я вырву… нет-нет, я должен помнить про нашу разбойничью численность. Ты просто хотел донести до меня информацию. Плохую информацию!
Разбойник Номер Один снова был близок к тому, чтобы зарубить смельчака, но сдержался и лишь распорол на нем верхнюю одежду и, возможно, немножко кожу. Главарь поскорее вогнал меч обратно в ножны, чтобы снова не передумать. Он умолк и с мольбой взглянул на небо.