Али- Баба понял, что очень трудно следить за нюансами беседы, когда голова одного из беседующих запрятана глубоко в корзине.
Ничто, однако, не могло отвлечь Аладдина от его рассказа.
- Но никто не в силах предсказать волю Провидения. По крайней мере, никто из следующих тропою добродетели. Что, спросите вы, хочу я сказать этим замечанием?
- Может, ты и лишился своего дворца, - невпопад заявил Гарун, - но сомневаюсь, чтобы его башни могли сравниться по количеству и великолепию с башнями того несравненного дворца, что был утрачен мною!
- Прекрасно, - продолжал Аладдин, не глядя на него, но устремив сосредоточенный взгляд куда-то поверх голов собравшихся. - Я не стану обсуждать это, но перейду сразу к главному. Случилось так, что к моей работающей в поте лица матушке и ее бездельнику-сыну заявился нежданный гость, который назвался моим дядей и братом моего отца. И хотя за долгие годы, прожитые в браке с моей матерью, отец никогда не упоминал ни о каких братьях (а если приглядеться повнимательнее, то по разрезу глаз и цвету кожи вы увидите, что во мне течет китайская кровь, а тот человек, объявивший себя нашим родственником, был темнокожий, словно происходил из мавров), все же мы не прогнали его, ибо он осыпал нас золотом, сначала меня, а потом и мою мать, и покупал разную вкусную еду и всякие необходимые в хозяйстве вещи, которых матушка моя не видела со смерти моего отца.
Что с того, что он был совсем не похож на отца и во всех прочих отношениях вел себя как человек вовсе не знакомый с нашей землей и обычаями? При том количестве золота, что он нам давал, он имел право на то, чтобы сомнения решались в его пользу.
Но тут, в это же самое чудесное время, случилось еще одно удивительное событие, как если бы вы брели по безбрежнейшей из пустынь и вдруг нашли среди безлюдных песков цветок, и не один, а сразу два.
Втроем с нашим новым родственником мы обедали вместе один раз, когда дядя счел нужным объявить нам, кто он такой, и другой, когда дядя сказал, что у него была еще одна причина разыскивать свою родню, кроме горячего желания воссоединиться с семьей. И еще дядя сказал, что поведает нам об этой причине во время третьего обеда, и поэтому третья совместная трапеза должна стать настоящим пиром, превосходящим прежние по изобилию и изысканности. И он дал Аладдину и его матери столько золота, что его прежние дары казались теперь не более чем песчинками на фоне песчаной бури.
Но я упомянул про другое чудесное событие, которое показалось мальчику еще более удивительным, чем внезапное обретение богатства! Ибо, когда юный Аладдин взял толику от этой третьей порции щедрот незнакомца и пошел купить кое-чего для обеда еще более роскошного, нежели те, которые вкушали до этого он сам, его матушка и человек, называющий себя его дядей, он был вдруг остановлен какой-то великой суматохой. И юный Аладдин вскоре понял, что суматоха эта далеко не обычная.
- Берегитесь! - вскричали три голоса, тонкие и чересчур пронзительные. Три огромных евнуха, высотой в два человеческих роста каждый и почти столь же широкие в плечах, прошествовали мимо Аладдина к центру города, возвещая, что все люди должны разойтись по домам и запереться там, ибо прекрасная царевна Бадр аль-Будур пожелала прогуляться по городской площади, и, если кто-либо осмелится взглянуть на нее без дозволения, того за подобную оплошность ждет немедленная смерть.
Перепугавшись, что жизнь его может окончиться как раз тогда, когда он только начал сбалансированно и полноценно питаться, Аладдин начал поспешно искать какой-нибудь уголок, где он мог бы спрятать лицо от улицы. Но Судьба распорядилась так, что на той улице, по которой он тогда шел, не было никаких общественных сооружений, ни палаток, ни лавок, это был жилой квартал с частными домами, укрытыми за высокими стенами. Куда было податься парню, когда по обе стороны от него одни лишь каменные ограды и решетки ворот?
- Берегитесь! - снова раздались голоса. - Когда мы пройдем здесь во второй раз, то не должны встретить ни одной живой души, иначе эта душа перестанет быть живой!
«Быть может, - подумал Аладдин, - удастся перелезть через какие-нибудь ворота или отыскать виноградную лозу, чтобы вскарабкаться по ней на одну из этих высоких, будто крепостных, стен?» Но нигде не было видно никакой достойной внимания растительности, кроме редких низеньких кустарников, а ворота, которые парнишка успел обследовать, поверх затейливых кованых узоров щетинились множеством острых и неприветливых пик. Уличного мальчишку в этой части города не ждал радушный прием.
- Берегитесь! - вскричали голоса, теперь уже гораздо ближе. - Ибо мечи наши наготове, и они вонзятся в ваше сердце быстрее, чем любой смертный успеет издать хотя бы звук!
О, неужели жизнь его завершится столь несправедливым образом! Впервые за все время своего жалкого существования Аладдин пожалел, что не преследовал в жизни цели более высокой, нежели стать чемпионом улицы по подбрасыванию фески.
- Берегитесь! - раздалось совсем рядом. - Ибо слух наш остер, и мы сумеем расслышать каждый страстный мужской вздох!
Аладдин больше не смотрел на стены и ворота, за которыми можно было бы отсидеться. Он отчаянно озирался, ища что угодно, за чем можно было бы спрятаться.
- Берегитесь! - снова возвестили голоса, доносящиеся теперь, казалось, буквально из-за угла. - Ибо глаза наши зорки и даже пролетающую мошку видят за пятьдесят шагов!
И в этот миг взгляд юноши упал на углубление в земле прямо у ворот дома, последнего на этой улице. В углублении том росло три низких куста, таких же, что встречались по всей улице, и еще там стояло три огромных глиняных сосуда, из тех, в которые сливают наименее благоуханные отходы домашнего хозяйства до той поры, пока слуги не выльют все это в реку.
Аладдин юркнул за кусты и сосуды, и тут тонкие голоса зазвучали снова.
- Берегитесь! - вскричали они в унисон. - Не надейтесь спрятаться от нас, ибо ни один мужчина не в силах увидеть несравненную красоту царевны Будур и не вскрикнуть от восторга и вожделения!
И тут Аладдин услышал тяжкие шаги евнухов, ступающих по дорожной грязи. Он обхватил руками коленки и постарался не шевелиться, даже не дышать. И поскольку он был недвижим, словно камень, то услышал, как три огромных евнуха тихо переговариваются между собой в паузе перед очередным предупреждением.
- Пока что все спокойно под нашим неусыпным надзором, - сказал первый из трех. В узкую щелку между двумя глиняными емкостями Аладдин мог видеть, что этот евнух шел немного впереди остальных, словно был здесь за старшего. - Мы - послушные исполнители любой прихоти нашей царевны.
- Хоть бы у нее этих прихотей было поменьше, - пожаловался второй. - После такой ходьбы у меня вечно болят ноги.
- Эх, кабы меня беспокоили ноги, - прохныкал третий, прижимая руку к животу. - Я имел глупость съесть днем что-то не то.
- Пора, - просто сказал первый.
Все трое разом завопили:
- Берегитесь! Царевна Будур шествует среди вас!
Аладдин, спасшийся от мести евнухов, обнаружил вдруг, что у него есть еще одна причина не дышать, ибо глиняные сосуды у него под носом, как оказалось, были заполнены почти доверху и, судя по преизрядной вони, в ближайшее время должны были быть опорожнены в реку.
Но все мысли о запахе - точнее, все мысли, что вообще когда-либо посещали голову молодого человека, - в один миг улетучились, едва глазам Аладдина представилось новое зрелище. Ибо это была девушка в одеждах цвета солнца, и ее легкая улыбка теплотой своей могла заставить устыдиться и солнечный свет. Она не шла, она словно плыла танцуя, и ее изящные ножки в шитых золотом туфельках, казалось, едва касаются земли.
- Какая скучная улица, - сказала она, вздыхая, и печальный ее голос был сравним по красоте и прелести с песней соловья. - Ни лавок, ни палаток, ничего, что могло бы привлечь мое внимание! - Но вся ее печаль мигом исчезла, и она снова улыбнулась. - И все же, в конце концов, тут такие красивые и прочные стены по обеим сторонам переулка. А в этих стенах - такие затейливые и грозные ворота, правда? А взгляните вон туда, на эту славную композицию из глиняных горшков и кустиков!