Он не стал. Он распрощался, сославшись, что ему нужно забежать в помойку Whole Foods, пока молочные продукты не испортились на солнце — «Но ты же веган!» — крикнула я вслед, и только хлопнувшая дверь была мне ответом — и оставил меня одну. Я докурила сигарету, выкурила еще одну. Коннер Кирнан. В округе люди стояли на ушах. Спор уже перерос в политический. Правые брехуны обожают старое доброе кровопролитие, когда могут пришить его левым. Теории леваков согласовывались с робинскими, вкупе со здоровой дозой стереотипного недоверия копам. Смерть Кирнана — его убийство — посеет хаос в политике и в движении. Карт-бланш останавливать нас на улицах, входить в наши квартиры, проникать на наши встречи, и при наличии «достаточного основания» даже обычно либерально настроенные граждане Окленда зааплодируют, когда копы примутся выбивать наши двери.
Еще одна сигарета и я пришла к решению. Мне нужно чем-то заниматься по жизни, между протестами. Я найду убийцу.
Красти нечасто появляются в Окленде, с тех пор как был разрушен лагерь Оккупай. Их район скорее Телеграф Авеню в Беркли. Плюс — пацан, который сбежал, когда пырнули Коннера, направлялся на север. Я взяла пригоршню мелочи и запасную пачку сигарет и отправилась на его поиски. Может, я старею, но молодежь сегодня вся на одно лицо. Грязные блондины с непричесанными бородами и мятыми футболками, девчонки бунтуют против стандартов красоты обильным макияжем и прыщами, которые будто специально культивируют. Они сидят на бордюрах или прислоняются к витринам — магазины музыки, кафе, пустая парковка с рисунками пасифика — и играют со своими питбулями, криком просят у прохожих денег, которых, они знают, никто им не даст, и улыбаются, когда видят меня. Я родная душа — в худи с обязательными заплатками, ботинках, мешковатых черных джинсах. И у меня была мелочь и сигареты. Но стоило мне упомянуть Коннера, все разговоры со мной прекращались.
Наконец, рядом с «Печеньки правят миром», любопытной помойкой, где подавали бутерброды с мороженым, ко мне бочком подошла одна из девчонок. «Эй, — сказала она, — Дылда». Я глянула сверху вниз; она улыбнулась снизу вверх. У нее были тускло-карие глаза, на лице вытатуирована кривая линия. Или она собиралась совершенно выпасть из общества, или просто проснулась сегодня в сквоте последней.
— Слушай, у меня есть инфа. Я тебя тут видела. Знаю, что ты не мусор. Но слушай… — она стрельнула глазами к магазину. — Все думают, что я веган. Купи мне сэндвич. Шоколадная крошка и черничное мороженое, — как тут не рассмеяться? Я и рассмеялась. Она сказала, что встретится со мной на парковке за Happy High Herbs. Она поела; я покурила. Она облизала пальцы. Они были заляпаны. Мимо подул ветер.
— Итак, вы с Коннером были вместе, а? — спросила я. — И ты мне хочешь рассказать, что он — и ты — позеры? — она ничего не ответила, так что я объяснила: — Ты слишком хорошо пахнешь для человека, который живет на улицах. И тату твое…
— Иди к черту, — быстро сказала она.
— Ты сейчас послала меня к черту? Кто сейчас вообще так говорит?
— Ой, заткнись, — сказала она. — Коннер был трансом. Вот почему он жил на улицах. У него были деньги, которые от него не смогла спрятать мама, так что ему хватало на метро.
— Прости… — иногда я веду себя как засранка. И у меня было много вопросов, но она медленно слизывала мороженое и заставляла ждать. Фейковые веганы повсюду.
— У него были враги? О какой сумме идет речь? — я думала, может, Коннера вальнули сами родители или даже, может, трансфоб из движения. Какой-нибудь мэнархист, например, или даже психованная радикальная феминистка с ненавистью к трансам. Не то чтобы тот Гай Фокс сильно отличался по внешнему виду от меня.
Она пожала плечами.
— У всех есть враги, да? Не знаю, просто… В смысле, тело в морге, да? У него не было операции. Вот я и удивилась, что СМИ об этом промолчали.