К тому же ни о чем серьезном речь не шла. Не о том, что можно было бы назвать моногамной связью. Насколько он знал, она могла встречаться с другими. И не то чтобы за его спиной она так и поступала, да и вообще, свободного времени у нее не было, но она могла. Они не очень соответствовали своим отношениям. Гермиона частенько была убеждена, что покончит со всем этим, как только увидит Малфоя в следующий раз. Они оба цеплялись за реальность происходящего, когда ощущение странности положения накатывало с особенной силой. Большую часть времени Гермиона задавалась вопросом о собственном существовании и смеялась над всей ситуацией в целом.
Ни он, ни она не изменились. Их отношения не отменили ни прошлого, ни раздражающих качеств – по сути, на поверхность вылезло еще больше проблем. Однако вот Гермиона сидит напротив него за столом, а с их последнего свидания прошло всего несколько дней. Вот ловит странные взгляды своих пожилых соседей, когда посреди ночи обнимается в коридоре с “непонятным мужчиной”. Потому что чем больше он её бесил, тем больше сводил с ума совершенно иным образом. Она все еще не разгадала загадку по имени Драко Малфой – и чем больше его узнавала, тем больше информации требовала. У него была отвратительная привычка ее интриговать.
– Думаю, ты недооцениваешь, как часто мы оказываемся с тобой в подобной ситуации. Заходим в помещение, споря.
– Мы не спорим, – откликнулась она.
– Уже – да.
– Нет, это скорее… – она нахмурилась под его взглядом, и он ухмыльнулся. Она бы не назвала это победой. – Ты знаешь, что топчешь все одуванчики на своём пути?
– И хорошо, – они оба проследили, как еще один цветок погиб под подошвой малфоевсокого ботинка. – Ненавижу одуванчики.
– Как ненавидишь?
– Как? Это очень темное чувство…
Она рассмеялась вопреки своему желанию.
– Откуда у тебя такое очень темное чувство по отношению к цветам?
– Вот-вот. Это сорняки. Сорняки, прикидывающиеся цветами.
Она приподняла голову и прищурилась.
– Так ты…
– Не смотри на меня так, Грейнджер. Тебе тоже не по нраву вещи, притворяющиеся тем, чем они не являются.
– Это верно. Но цветы…
– Сорняки.
– … которые очень милы…
– Милы? Это желтые шары из ничего. Только…
– Простота тоже может быть…
– Простые? – переспросил он. – И желтые. Как болезнь и хаффлпаффцы, – Гермиона подняла на него глаза. – И пусть одуванчик идет в симпатичной упаковке, он все равно сорняк.
– Хорошо. Но созревшие растения очень красивы, и мне плевать, что ты…
– Какие растения?
– Когда они становятся белыми пушистиками. Знаешь? Срываешь их… Ой, да ладно, ты должен знать. Дуешь и загадываешь желание.
– А, ты имеешь в виду, дуешь и разносишь повсюду их семена, чтобы еще больше неконтролируемых, отвратительных сорняков вылезло на следующий год?
Она посмотрела на него и покачала головой.
– Ты невозможен.
– А твоя тяга к сорнякам…
– Одуванчик – это ты, – проговорила она. Драко замер перед входом в палатку, окинув ее скептическим взглядом. – Да, да, ты. Всегда появляешься там, где тебя не ждут другие, но тебе на это плевать. А затем ты захватываешь всё…
– Я не притворяюсь тем, чем не являюсь.
Гермиона пожала плечами и шагнула под навес, сомневаясь, что Малфой за ней последует до тех пор, пока Драко не вошел следом.
– Не можешь же ты утверждать, что не врешь и не манипулируешь, чтобы получить желаемое.
– Не с тобой, – он был умен и должен был понимать, что она раскусит его, стоит ему только попытаться. – Я бизнесмен. Это часть моей работы. Если тебе не нравится…
– Но ведь так не обязательно, – возразила она.
– Обязательно. Либо ситуацию контролируешь ты, либо это делает кто-то другой, – прошептал он ей на ухо, подталкивая Гермиону к столу, что расположился у стенки шатра. – Не знаю, в каком чудесном мире ты живешь, Грейнджер, но это факт.
– Я бы не…
– Это был такой странный способ сообщить мне, что я тебя привлекаю? Смею заверить, я уже и так это понял.
Он вскинул бровь, она же посмотрела на него как на идиота, но промолчала. Это было не то место, где можно спорить, и судя по его многозначительным взглядам, Малфой отлично отдавал себе в этом отчет. Последнее слово должно остаться за ним, ведь так? Гермиона вздернула подбородок – ничего, она донесет до него свою точку зрения позже. И судя по тяжелому вздоху, Малфой знал и это тоже.
– Засранец.
– Всезнайка.
– Одуванчик.
Он бросил на нее еще один взгляд, и Гермиона развернулось к столу. Фужеры с шампанским выстроились в ряд, стекло покрывала изморозь от охлаждающих чар. Тарелки расположились перед напитками, разделенные искусственными овощами и растениями. Гермиона осмотрела странную смесь, окруженную крекерами, задаваясь вопросом, что же это за красные хлопья.
– Ладно, – проговорила она. – Ты скорее… Что это за растение, которое цветет только ночью? У него еще такие… извращенные повадки.
– А кто сказал, что я думаю о чем-то извращенном?
– Тот взгляд. Когда твои глаза… Да, – она сглотнула, чувствуя, как кровь приливает к щекам, и приняла фужер с шампанским. – Именно этот.
Она откашлялась и снова повернулась к крекерам. Если уж здесь были неуместны споры, то такую беседу и такие взгляды следовало признать совершенно неподобающими. Никогда еще Гермионе не было так трудно сохранять профессионализм.
– Что это за хрень? – прошептал Малфой. – Супер маленькие пироги?
Она рассмеялась, разглядывая крохотные квадратики теста.
– Если ты так голоден, можешь взять несколько.
– Чтобы люди выглядели животными, выстраивая крепости из зубочисток на тарелках размером с один кусок, – он презрительно оглядывал оба подноса с бисквитами, пока Гермиона старалась не рассмеяться. Драко всегда имел склонность к сладкому, ведь так?
– Ты прав, Малфой. Это заговор, чтобы развить в людях комплекс. Пироговый заговор, – она не смогла не хихикнуть, когда он на нее посмотрел.
– Ты совершенно права. Кто-то замышляет недоброе. Поторопись, пока твое кровоточащее сердце не разорвалось от вины. Тебе уже пора начинать кого-нибудь спасать на этой вечеринке.
Настоящее: «Это всего лишь тоненькая веточка с крошечными листочками, пробивающаяся из-под земли. Практически незаметная в этом мире».
Гермиона бросила свою салфетку как раз тогда, когда он вошел в кухню. Замерла, касаясь пальцами края своей тарелки и глядя на ту, что приготовила для него. Подняла глаза, следя за тем, как он несколько секунд изучает стол. В помещении заклубилась тяжелая тишина. Будучи женатыми, почти каждый вечер они ели вместе. Иногда кто-то из них поздно возвращался домой, но второй всегда составлял другому компанию за ужином, попивая чай. До изменения этой традиции несколько месяцев назад она с трудом могла вспомнить, когда ела в одиночестве.
– На ней согревающие чары, – проговорила Гермиона, стул скрипнул, когда она встала.
– Спасибо.
2004: «Оно все время в опасности, что будет раздавлено. Очень хрупкое. Но растущее все выше и выше».
Гермиона опустила голову, прикрыла над сковородкой глаза и вдохнула запах сгоревшей еды. Сначала она вырвалась с работы слишком поздно, потом одежда, которую хотела надеть, оказалась грязной, рестораны закрылись, в квартире царил беспорядок, а сейчас она сожгла запасной вариант ужина. Всё шло к тому, чтобы Отвратительный Вечер стал дополнением к Ужасному Дню. Гермиона знала, что должна была отказаться. И понятия не имела, чем думала, посчитав, что так сможет хоть как-то исправить сегодняшний кошмар. Какие-то дни стоит проводить без всяких планов, наедине с собой и подальше от острых предметов.