Хотел, чтобы меня заставляли делать глупости, нарушать мои границы, расшифровывать то, что есть у мужчин моего возраста — брак, — а у меня нет.
В конце концов, выбирать одну женщину было бессмысленно, когда этот город был моей устрицей, и я мог выбрать жену в любое время (за исключением Теннесси Тернер, которую, честно говоря, я бы не пожелал своему злейшему врагу, если бы он когда-либо был у меня).
— Я понимаю. — Габриэлла села, хлопая себя по бедру.
Она вела целый разговор сама с собой. Не очень хороший признак.
— Понимаешь? — Я серьезно сомневался в этом, но все же поддержал разговор.
— Ты просто струсил, потому что Уатт женится, и ты знаешь, что будешь следующим. Я могу подождать, Круз. В этом смысле вообще нет давления.
Ничего, кроме того факта, что она уже отметила обручальные кольца в свадебных журналах и оставила их там, где я мог их найти. Честно говоря, я думал, что трех месяцев недостаточно, чтобы понять, хотите ли вы поделиться с человеком подпиской на Netflix, не говоря уже о том, чтобы сделать предложение руки и сердца.
— Дело не в этом. Мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок.
— Обещай мне одну вещь.
Габриэлла теперь как-то вовсю рыдала, и я ненавидел себя за то, что ложусь с ней в постель. В свою защиту скажу, что я не думал, что мне придется увидеть ее на следующий день или в последующие три месяца.
— Конечно. — Я позволил себе улыбку, похлопав ее по колену. — Что угодно, дорогая.
Она сжала мои плечи, глядя мне прямо в глаза. — Ты серьезно подумаешь и сообщишь мне, когда вернешься из круиза. Я буду ждать тебя.
— Хорошо,
Я не хотел, чтобы она ждала меня.
Что еще более важно, я не хотел ждать её.
Круизы могут идти разными путями. Было вполне возможно, что я найду отдыхающего, с которым можно было бы завязать короткую интрижку, и я не хотел сдерживаться. Не тогда, когда я уже знал, что не хочу быть с Габриэллой еще один день.
— Тебе не обязательно меня ждать, но я буду чувствовать себя лучше, если подожду тебя. — Она изобразила слабую, усталую улыбку.
Это звучало как довольно запутанное соглашение для меня, но, возможно, Габриэлле нужно было несколько дней, чтобы переварить это. Я пытался порвать с ней уже два часа, и мы продолжали ходить туда-сюда.
Если это было то, что заставило ее уйти, я притворюсь,что в её команде.
— Хорошо. Мы еще поговорим, когда я вернусь.
— И постарайся вспомнить, что вообще заставило нас сойтись вместе, — предложила она. — Может быть, это что-то разожжет в тебе.
В этот момент я практически выталкивал ее из своей квартиры.
Как только я подумал, что смогу закрыть дверь за этими адскими часами и обрести утешение в объятиях единственной любви, которая никогда не подводила меня, — в бутылке пива, — остроконечная красная пятка протиснулась между моей дверью и косяком, прежде чем я можно было закрыть до конца.
Я быстро открыл ее, надеясь, что это не Теннесси Тернер с ее австралийским размером.
Мама стояла по другую сторону моей двери.
У Кэтрин Костелло была прическа Нэнси Пелоси, изящная фигура и гардероб Джеки Кеннеди. Она выглядела — и я говорю это с большой любовью — как любая богатая белая женщина, которую вы когда-либо видели в спортивном костюме босса-женщины эпохи 90-х в телевизионной драме.
— О, Крузи. Я ничего не прерываю, не так ли?
Я полностью открыл дверь, понимая, что нет смысла говорить ей, что это она. — Вовсе нет, мама. Заходи.
—Я заметила, что Габриэлла была немного угрюма. — Мама начала выгружать коричневую сумку, которую принесла с собой. Домашняя еда, бесспорно.
Во всех смыслах она была замечательной, властной матерью, с которой мне очень нравилось проводить время, и в то же время мне не терпелось попрощаться с ней.
Запутались ? И я.
— Ага. Мы расстались. — Я открыл холодильник, достал пиво для себя и диетический лимонад, который специально для нее припас.
— Это очень грустно слышать.
Она начала открывать контейнеры. Пахло ее запеканкой со стручковой фасолью и стейком.
— Мои извинения.
Я звучал искренне, потому что я был искренен.
Я хотел сделать своих родителей счастливыми. Я просто не хотел связываться с женщиной, которая находила больше удовольствия в фотографировании десертов, чем в их еде, и считала Vogue авторитетом в литературе для интеллектуалов.
— Так же я могу сказать, что твоё сердце не было задействовано в этих отношениях. Иди, садись и ешь.
Да, потому что, черт возьми, не было ничего лучше, чем лучшая стряпня твоей мамы и пиво в конце долгого дня, сколько бы тебе ни было лет.