— Что может не понравиться?
Он упирался в шезлонг с обеих сторон, его бицепсы торчали, его шесть кубиков выставлялись на всеобщее обозрение. Рядом с ними его яблоко было съедено до сердцевины. Он разрушил его.
«Интересно, ест ли он свое яблоко так же, как ест ох…»
— Герои — такие простые существа, — услышала я свое страстное восклицание. — Мне, например, всегда нравятся злодеи в фильмах.
— Это могло бы объяснить кое-что в твоей жизни.
—Эй, — я изогнула бровь. — Ты называешь свою лучшую подругу злодейкой?
Теперь, когда Роб вернулся в город, я была уверена, что они с Крузом возродят свой броманс.
— Нет, я называю тебя женщиной без угрызений совести.
Я гортанно рассмеялась, перевернувшись на спину и закинув одну ногу на другую. Я заметила, что Круз не смог оторвать глаз от моей набухшей груди, из-за чего завязки, удерживающие мой топ от бикини, работали очень сильно.
— Хорошее перемирие у нас тут.
— Что я могу сказать? Ты пробуждаешь во мне самое худшее. — Он покачал головой.
— Тогда почему ты спас меня от мистера Придурка?
— Только одному человеку разрешено доставлять тебе неприятности в этом круизе, и этот человек — я.
Я обдумала его слова.
С одной стороны, мне нравился тот факт, что, несмотря на наши подшучивания, Круз Костелло действительно был совершенно безобидным, в том смысле, что я знала, что он никогда не будет жестоким или откровенно злым по отношению ко мне. Просто в нем этого не было. Он действительно был хорошим парнем и никогда не сделал бы ничего, что могло бы мне насолить. Он защитил меня от Дейла.
С другой стороны, именно это и делало его таким опасным. Он был до невозможности привлекательным, а я… ну, я не могла влюбиться. Я не могла позволить себе отвлекаться.
Как бы то ни было, я боролась, чтобы выжить.
И у него была Габби. Или нет? Зачем мне это говорить?
Когда я поняла, что мы молчали больше минуты, я сказала Крузу:
— Послушай, нам нужно попытаться быть дружелюбнее друг с другом. Это важно для Тринити и Уатта.
— Я дружелюбен.
— Можешь сделать вид, что я тебя не раздражаю? — подчеркнула я.
— Я могу попробовать.
— Хорошо. Твоё одобрение меня в Фэрхоупе похоже на получение отпущения грехов от папы. Пока ты этим занимаешься, мои глаза здесь, — я указала на свое лицо, когда стало очевидно, что доктор Костелло не может оторвать глаз от моего декольте.
Его скулы порозовели, и он перевел взгляд на бассейн.
— Ты в солнцезащитных очках, — сказал он.
— Тогда поищи в другом месте.
Уже.
— Они не фальшивые, ты же знаешь.
Я фыркнула. Это был один из многих слухов обо мне в Фэрхоупе. Что я купила себе новую пару сисек на свое восемнадцатилетие, чтобы попытаться заполучить богатого мужа, который примет моего маленького сына в качестве пакета услуг.
По правде говоря, моя грудь так и не пришла в норму полностью после того, как была открытым буфетом Бира в течение двух лет, когда я кормила его грудью (смесь стоит целое состояние).
— Я никогда не верил в эти слухи.
— Тогда зачем ты искал? — Я бросила вызов.
— Потому что я человек с красной кровью, а ты…— он удержался от того, чтобы закончить предложение.
— Какая? — почти лихорадочно спросила я.
Еще секунду назад я не могла поверить, что он нашел меня более привлекательной, чем теплое ведро слюны.
— Ничего такого.
Я сорвала солнцезащитные очки с лица, перекинула ноги через шезлонг и села прямо. Моя блудливая улыбка была ярко-красной и полностью демонстрировалась.
— Какая я, Круз?
— Горячая, — хрипло сказал он, его голос был низким, размеренным и полным того, что он хотел сделать со мной. — Невыносимо горячая.
— Ты думаешь?
— Теперь ты просто ловишь рыбу.
— Смейся надо мной, — надулась я.
— Почему?
Он потер переносицу, которая была слегка розовой по сравнению с остальной его бронзовой частью.
Ха!
Таким образом, у Круза Костелло не было потрясающего загара. Это незначительное несовершенство сделало меня счастливее, чем следовало бы.
— Потому что после сегодняшнего дня у нас есть еще восемь дней, чтобы провести вместе в каюте размером с почтовую марку, и я хочу знать, чего ожидать.
— Изобилие времени в одиночестве и никаких пустяков.
— Ты только что сказал фокус-покус, — я могла или не могла хихикнуть.
— Ты говоришь, удушье, леди. И я ухожу.