Почему? По трем причинам. Первая – общефилософская. Любовь существует в своих проявлениях, и никак иначе. Другого способа пока не придумано. Хоть я и любитель Платона, мне слабо верится, что где-то там, в занебесье идеалов, полощется Большая Любовь Как Таковая, и ею можно полюбоваться, и использовать ее как мерку.
Вторая причина скорее гуманитарная, правозащитная. Если человек считает свои чувства любовью – значит, так тому и быть. Нельзя человеку в этом отказать. Мне жалко блудниц и блудников, что любовь повернулась к ним (или они ее развернули к себе) вот этакой стороной. Но они любили. Хоть часочек. Бог любви и над ними простер свои крыла – ну а какое перышко из этих крыл выпало, это уж как получилось…
И наконец. Хороши бы мы были, если бы говорили себе: то, что сейчас переживаю, мое стремление и восторг, мое желание и моя нежность, – это не любовь, это гормональные процессы плюс культурная коррекция. Мне так не нравится.
ЧАЙ И КОФЕ
Когда я первый раз приехал в Америку, меня особенно поразил чай. Точнее говоря, тот факт, что его подавали в пакетиках. Ну, в дешевых кафе, в офисе, в студенческой компании – это понятно. Но даже в приличном ресторане приносили чашку с кипятком, в которой болтался, закрашивая воду рыжим цветом, пакетик на шнурке. Я очень люблю хорошо заваренный чай, и мне казалось, что пакетики – это неправильно.
Но вот однажды я попал в очень дорогое место. Там официанты были в смокингах. И многие гости тоже – ну просто чистый Честертон.
В меню я увидел: «Чай – 6 долларов». Ого, думаю, вот это да. Вот тут мне принесут человеческий чай, за такие-то деньги.
Заказываю. Официант спрашивает:
– Зеленый, черный, травяной?
Вот, думаю, серьезное место, серьезные люди.
– Черный.
Пообедали. Вижу, чай несут. Поднос, закрытый белой салфеткой.
Официант ставит поднос, медленно откидывает салфетку. На свет появляется сверкающий серебром чайничек. Потом – красивая фарфоровая чашка. И наконец – квадратная фарфоровая плошка. А в ней – пакетик чая.
Официант изящным движением опускает пакетик в чашку и льет туда кипяток из серебряного чайника.
На родине, впрочем, видел картинку не слабее.
Кафе. Приятный полумрак. Из дальнего угла доносится кофейный запах. Подхожу. Чашечки. Джезвы (они же турки) с длинными ручками. Поднос с раскаленными углями. Лоток с горячим песком. Просто грезы Востока. Бармен спрашивает:
– Вам кофе на песке? Или на углях?
– На углях! – говорю после некоторого раздумья. Потому что кофе на песке пил не раз. А вот на углях не приходилось.
Бармен берет джезву, ставит ее на угли. Через полминуты снимает, ставит на барьер. Берет чайную ложку. Зачерпывает растворимый кофе из банки. Сыплет его в джезву. Размешивает там. Потом выливает этот кофе на углях в чашку и подает мне.
ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА
Лет десять – пятнадцать назад рассказывала одна замечательная киноактриса:
«Утром принарядилась, подкрасилась, выхожу из дому. Уйма дел, опаздываю, нужно такси. Долго не могу поймать машину. Наконец останавливается старая разбитая „Волга“. Водитель такой же скрипучий старик. Едем, он что-то бормочет, косится на меня. Вздыхает. И говорит:
– Что, мать, не снимают тебя совсем?
Боже! Он меня узнал! Мало этого – он смотрит кино, он смотрит нынешние кошмарные картины, и он заметил, что меня там нет! Я растрогана почти до слез. Первое желание – пожаловаться на ужасную актерскую судьбу в эти безумные годы. Но во мне вдруг поднимается странная корпоративная гордость. Мне хочется защитить наше кино, несмотря ни на что.
Я говорю:
– Да, правда. Почти не снимают. Но надо понять ситуацию. Сейчас старое производство сломано, новое еще не налажено. Плюс к тому огромные финансовые трудности. Он по-доброму так улыбается: – При чем тут финансы, производство… Ты бы, мать, на себя посмотрела – ну кто тебя снимет? Кто тебе сто баксов даст?»
ТОНКОСТИ ОБРАЩЕНИЯ
Один знакомый профессор очень возмущался, когда получал письма с обращением «Уважаемый Сергей Николаевич».
– Фу! Хамство какое! – ворчал он. – Это в трактире половому так говорят: «Послушай-ка, уважаемый!» Надо говорить и писать глубокоуважаемый.
– Глубокоуважаемый шкаф? – смеялся я.
– Ничего смешного! – говорил профессор. – Можно также многоуважаемый, высокоуважаемый. Но просто «уважаемый» – нельзя. Грубовато.
Тоже, кстати, проблема.
Как обращаться?
Dear, lieber, cher – в Европе и Америке принято за нейтральное обращение; у нас же в слове «дорогой» читается некая избыточная теплота. А высокоуважаемый – действительно, слишком уж надуто.
Ориентироваться на старинную русскую традицию титулования?
Тогда придется запомнить, что высокородие выше, чем высокоблагородие. Это довольно трудно понять и принять. Чисто фонетически.
У нас иногда обращаются к президенту «Ваше превосходительство». Тем самым умаляя его достоинство. Ибо так обращаться следует к чинам IV и III классов – действительному статскому советнику и тайному советнику.
А вот чины II и I классов – действительный тайный советник и канцлер – титулуются «Ваше высокопревосходительство».
Почувствуйте разницу.
Хотя в конечном счете все зависит от человека.
Мой приятель брал интервью у ныне покойного митрополита Питирима (в миру К. В. Нечаев).
Он спросил:
– Простите, как мне к Вам обращаться? Ваше Высокопреосвященство? Владыка? Отец митрополит? Отец Питирим?
– Константин Владимирович, – был ответ.
По-моему, великолепно.
ШКОЛА
В начале жизни школу помню я. Это было довольно мрачное заведение. Небольшой трехэтажный дом на углу Воздвиженки и Большого Кисловского (тогда на углу ул. Калинина и ул. Семашко). Сейчас там Институт языкознания. А школа переехала на Средний Кисловский.
На переменах мы гуляли в темноватом зале. Ходили по кругу парами – мальчик с девочкой, – взявшись за руки. В середине круга стояла учительница Вера Васильевна, хмурая, в темно-синем пиджачном костюме и сержантских ботинках. Если кто-то нарушал дисциплину (например, нарочно приволакивал ногу, изображая хромого) – она выхватывала его из круга и ставила с собою рядом. За перемену таких набиралось человека три-четыре.
На большой перемене мы шли в буфет. Вера Васильевна дожидалась, когда первоклассник откусит хороший кусок пирога с повидлом, подходила к нему и гневно спрашивала:
– Как ты смеешь разговаривать с учителем с набитым ртом?
Первоклассник мычал и давился.
– К завучу отведу! – торжествовала она.
Сейчас я понимаю, что она была несчастным человеком. Но тогда я просто радовался, что она – не наша учительница.
Нашу учительницу звали Раиса Ивановна. Она была незлая и очень веселая.
– Здорово, кретины! – приветствовала она нас входя. – Привет, бандиты!
– Здрасьте, РаисВанна! – хором кричали мы, хлопая крышками парт.
– Вчера проверяю тетрадки, – она шумно садилась за стол, – и вдруг клоп из пачки вылезает! Признавайтесь – чей?!