ПЛЯСКИ КАРЛИКОВ
Нет, не то чтобы Русинов ностальгировал по СССР. Скорее, его раздражала та антисоветская пропаганда, которая сочилась теперь из каждой информационной и медийной щели. В ней, пропаганде этой, чекисты массово не гибли на фронтах, а были лишь казематными палачами собственного народа, и конечно, в ней не было места ни науке, ни космосу, а наличествовали только кастрюли и калоши на полупустых прилавках магазинов. Разве что советскому спорту не доставалось от сегодняшних лидеров мнений: его позиции для их критики были недосягаемы, особенно на фоне современных допинговых «рекордов».
Причины этой нескрываемой ненависти Русинов понять не мог, ведь Родина, как бы она не называлась, была для него данностью, как сила притяжения, без которой костяк любого человека просто не может сформироваться. Да и за что было мстить сейчас умершему колоссу? За то, что в тысячах построенных городов с заводами и больницами, с театрами и школами коммуняки не удосужились открыть ни одного торгово-развлекательного центра с фуд-кортом и боулингом? Или за число жертв «кровавого режима», которое с каждым обвинительным заявлением увеличивалось в геометрической прогрессии, многократно опережая рост самого народонаселения в те годы?
Нет, в этой растиражированной злобе угадывалось Русиновым что-то выморочное и искусственное, но при этом гаденькое, как вкрадчивый шёпот взяточника. Он знал, что эти мутные потоки то ли полуправды, то ли полулжи направлены вовсе не на него. Его-то как раз «перевербовывать» было бесполезно: он хорошо помнил то время и в общем-то ему симпатизировал. А идеологи новой антисоветчины боролись за умы и души людей молодых, видимо, пытаясь тем самым взрастить целые поколения оцифрованных манкуртов. В предложенных обстоятельствах Русинов чувствовал себя пугалом на колхозном поле – поле, которое накрыла стая саранчи. С одной стороны, он ничего не мог бесчисленным нападкам противопоставить, но с другой стороны, лично ему ничего и не угрожало.
Поначалу, слушая или читая пропагандистские выпады, Русинов от возмущения лишь скрипел зубами. Потом пару раз решился написать контркомментарии, но под натиском набежавших ботов вынужден был либеральные чаты покинуть. В итоге он перестал смотреть некоторые телеканалы, а в интернете переключился строго на ресурсы единомышленников. Но душевное спокойствие к Русинову не вернулось. Наоборот, он стал существовать в осознании неприятного вывода о том, что химеры далёкой и забытой гражданской войны будто ожили и вернулись, что духи «корнетов Оболенских» и «комиссаров в пыльных шлемах» материализовались в онлайн-пространстве, только сменив маузеры на клавиатуры. И хоть эта информационная война находилась в состоянии вечного пата, когда два закрытых лагеря стояли друг напротив друга, изредка перекидываясь словесным дерьмом, всё равно Русинову было неуютно и тревожно. А ещё ему почти каждую ночь снились карлики…
***
Только к вечеру карлики смогли забраться на левый ботинок. Уставшие, почти измождённые, они расположились на ребре широкой подошвы, чтобы перевести дух и подкрепиться. Они достали наггетсы, коричневую газировку, и стали сосредоточенно восполнять истраченные на подъём силы.
Карликов было семеро: старший из них выделялся возрастом и дорогостоящей альпинисткой экипировкой, остальные же были помоложе и снаряжены попроще. Перекус быстро вернул энергию в их маленькие тела, и карлики разом оживились, уже готовые к непринуждённой трепотне.
– Нет, Вы только посмотрите, и это они называли обувью?! Резиной воняет как от тракторной покрышки! – начал беседу старший карлик.
– А его брюки?! Это же дерюга, мешковина какая-то! – поддержал другой карлик, услужливо передавая старшему новую баночку с газировкой.
– Мешковина?.. Это что в Черногории? – отреагировала на незнакомое слово молодая карлица, которая за тыканьем в смартфон прослушала начало разговора.
– Ага, ты ещё скажи – в Сербии, дура! – выпалил карлик с жидкой чернявой бородкой.
– Ну зачем так, коллега?.. Мешковина – это, деточка, такая грубая ткань, из которой шьют мешки для картошки. Им ведь, сами понимаете, было не до шелков, – примирительно ответил старший карлик, просвещая молодежь.
– А-а-а – протянула карлица в ответ, испепелила чернявобородого презрительным взглядом и снова уткнулась в телефон.
– А сколько времени он здесь лежит? – чуть ли не хором спросили три карлика, различающиеся друг от друга только цветом шапочек.
– Да уже почти тридцать лет… А ведь мы выстояли тогда! Не дрогнули!.. Теперь же всё в Ваших руках! – принялся было декламировать старший карлик, взгляд которого затянула мечтательная поволока, а подбородок выставился вперёд.