Однако, успехом наша платформа не пользовалась. Интернационализм швейцарских социалистов, как и названных международных конференций, сводится к своего рода пацифизму. Люди не хотели, неспособны еще были итти на настоящую революционную борьбу и всячески отодвигали неумолимую истину, что войну можно прекратить только революцией.
В этой общей обстановке пришла весть о Февральской революции в России.
Буржуазная пресса не решилась прямо сказать, что совершилась революция, а говорила о смене кабинета министров. Но состав кабинета и те скудные данные, которые приводили телеграммы, ясно говорили, что свершилась революция.
Только одна газета назвала переворот «революцией в России», — но скорее, видимо, для сенсации.
Помнится то странное, непонятное чувство, охватившее меня, когда утром 17 марта (по нов. ст.) несколько товарищей с сияющими лицами, с газетой в руках, с красными гвоздиками в петлицах буквально ворвались к нам и шумно наперебой сообщили о происшедшем. Мы с мужем чем‑то были заняты в библиотеке, не успели еще посмотреть газету. Мы переглянулись в каком‑то недоумении, не соображая еще, что случилось.
Скоро все пошли посмотреть, что делается на улицах. Тут, особенно в пунктах, где жили русские, — Каруж и Плен–Палэ, оживление было необычайное. Друг друга поздравляли, радовались, неимоверно хотелось знать все подробности… и ринуться туда, где еще предстоят бои.
В тот же день вечером в небольшом зале кафе наскоро был устроен первый митинг в составе разных групп. Председателем был избран старейший товарищ Миха Цхакая. Выступали представители разных групп. Данных было так мало, что дать полную оценку событиям нельзя было. По настроению это даже и не требовалось. Слова — «в России нет царя, пал проклятый царизм» сами по себе много говорили и внушали радость и гордость классом, который первый превращает войну империалистскую в гражданскую.
Помнится, что один только голос раздался за продолжение войны и успеха не имел.
Студенчество собиралось отдельно. Там вышел большой спор по поводу посылки приветствия новому правительству. Одни хотели, чтобы такое приветствие было отправлено на имя Милюкова. Другие, — и таких было больше, — считали необходимым такое приветствие послать на имя Совета Рабочих и Солдатских Депутатов. Прошло последнее предложение.
Секция большевиков через несколько дней устроила доклад с целью уже более спокойного уяснения событий. Докладчиком был тов. Зиновьев. Основные моменты доклада сводились к следующему.
Буржуазная революция закончена. Встает вопрос о намечении контуров пролетарской революции.. Программа нашей партии, разработанная в свое время (программа–minimum) о расчете на буржуазнодемократическую революцию, должна быть пересмотрена. Временному правительству — абсолютное недоверие. Требование вооружения рабочих должно стать во главу угла.
Этот доклад дал правильную ориентировку не только для нас, большевиков, но и для всех прочих интернационалистов, которые в общем соглашались с постановкой вопросов. По крайней мере, выступлений с возражениями против основных положений доклада не было.
Настроение передовых женевских рабочих–интернационалистов было выжидательное и несколько скептическое. Нас, большевиков, они на факте революции в России как бы хотели испытать: вы, мол, пораженцы. Не вытекало ли ваше пораженчество из того, что Россия была самодержавной? Какова же будет ваша позиция сейчас, когда самодержавие свергнуто? Не будете ли вы такими же патриотами- оборонцами, как социалисты всех стран? Вы до сих пор говорили о социалистических целях вашего рабочего и революционного движения, а сейчас не станете ли вы на путь реформизма? И вообще не исчерпается ли февральским переворотом революционная ситуация?..
Рабочие массы были менее скептически настроены. Вот одна характерная картинка. Наш товарищ Соколинский (ныне председатель союза швейников), работавший в Женеве в большом предприятии, пошел к рабочим раз’яснять значение происшедших<в России событий. После краткого сообщения был поставлен ряд вопросов. Среди них первым и главным был вопрос — будет ли Россия воевать после революции? Когда рабочим об'яснили, что война должна быть закончена, председатель женевских швейников, Кантентис, разразился истерической речью, смысл которой сводился к тому, что если, мол, революция куплена ценой сепаратного мира и поражением Антанты, лучше бы не было этой революции. Туг рабочие–массовики не вытерпели и набросились на своего председателя. Они справедливо говорили, что Кантентис совершенно не понимает интересов рабочего класса, который не заинтересован в победе той или другой стороны. «Кантентис, — кричали они, — смешивает интересы рабочего класса с интересами империалистов. Стыдно иметь во главе швейников такого председателя.»