Когда подошло время пить чай от былой натянутости и следа не осталось. Хвалили пироги со смородиновым вареньем, про последний фильм, спорили, когда лучше ездить в Сочи - в августе или в сентябре. Только они с Ларисой не участвовали в разговорах, но на них не обращали внимания или делали вид. Николай видел, как довольна мать; она раскраснелась и, казалось, вот-вот расплачется от счастья. В начале одиннадцатого стали собираться.
– А ты еще посиди, Николай позже проводит, - вставая, велел Василий Петрович Ларисе, а Николаю на прощание сказал: "Хорошо поешь, от души. Так приходи! Добро?"
Вслед ушли Никифоровы, и он пошел провожать Ларису. Прощаясь у ее дома, он пригласил ее в театр, еще не зная в какой. Она сразу согласилась, посмотрела прямо и долго, будто что-то хотела спросить, но не решалась. Он так волновался, что толком ее и не разглядел. Осталось только что-то смутное: она была чуть выше Николая, очень тоненькой и с необычными темно-синими глазами - в уличном свете они казались почти черными.
Он ухаживал за ней полгода: дарил цветы, водил в театры и на закрытые просмотры в Дом кино, встречал после занятий - она заканчивала филологический факультет. Хотя встречали приветливо, у нее он бывал редко, стеснялся Василия Петровича. Как правило, он ждал ее у подъезда, там же и прощался. Но не то, что поцеловать, даже обнять за талию как-то не получалось. И под руку она взяла его первой потому, что было скользко.
Мама встревожилась, когда узнала, что Новый год он встречает без Ларисы.
– Со всякими прошмандовками - смелый, а тут что? Сколько можно под ручку ходить? - возмущенно выговаривала она Николаю, но он только вяло отнекивался. И сам не понимал, почему с Ларисой все так не просто. Как-то он случайно подслушал, как мама разговаривает с Ларисиной бабушкой. Говорили об их свадьбе, как о решенном, и обе вздыхали: мол, скорей бы сладилось. Потом его вдруг перевели в Обком партии, и Никифоров намекнул, что не обошлось без Василия Петровича.
Может, так ничем бы и кончилось, но с обеих сторон вмешались родственники. Лариса окончила университет, и по этому случаю как бы случайно появились две горящие путевки в пансионат ЦК ВЛКСМ в Адлере. Николай и опомниться не успел, как оказался в самолете. Вылетели рано, Лариса задремала, положив голову ему на плечо, а он боялся пошевелиться, чтобы не потревожить. Почти перед посадкой она проснулась.
– Ты так и просидел все время? - удивилась она и поцеловала его в щеку еще сонно, как близкого человека. Именно в этот миг Николай решил, что должен жениться на ней, иначе быть не может, и все будет хорошо.
Их поселили в соседних комнатах и, оставив вещи, они сразу пошли купаться. Вода была еще холодной, а солнце по-весеннему жгущим.
– Ты сгоришь, у тебя кожа совсем белая, - сказала Лариса, накинув ему на плечи полотенце, а он отводил глаза от ее груди, едва прикрытой узеньким лифчиком.
За день оба устали, голова кружилась от выпитого после ужина местного вина. Перед тем, как разойтись по комнатам, Николай осторожно обнял ее, и она ответила на поцелуй, будто делала это много раз прежде.
Утром они встретились в столовой. За завтраком много смеялась, потом пошли на дикий пляж, где совсем никого не было. Николай целовал ее все смелее, и было ясно, что должно случиться. Он очень нервничал, вечером в баре пил водку, но вовремя остановился, а позже, не сказав ни слова, пришел в ее комнату и вдруг испугался, что у него ничего не получится. Они уже лежали на кровати и целовались, его охватило чувства стыда и отчаяния, а когда, наконец, возбудился, то был груб и тороплив. Это кончилось очень быстро; она промолчала, казалось, не заметила его слабости.
– Все будет хорошо, я обещаю, все будет хорошо, - сказал он, больше для самого себя. Ночью он будил Ларису, но снова торопился и все получалось не так, как надо. Он проснулся задолго до рассвета, мучаясь от непонятной тревоги. В конце концов, ушел к себе и проспал завтрак.
Его разбудила Лариса. Едва дотронувшись до него, она разрыдалась, плакала громко, навзрыд, не в силах остановиться. Он все понял, когда увидел срочную, на правительственном бланке телеграмму: умер Василий Петрович.
Пока разговаривал с директором пансионата, пока тот звонил в горком, чтобы договориться о билетах и после, по дороге в аэропорт он не то, что забыл об их близости, но случившееся стало неважным, будто второстепенным. Лариса молчала и время от времени начинала плакать.
В Пулково их встречали: Никифоров прислал свою "Волгу". Когда въезжали в город, Николай обнял ее и, волнуясь, сказал: "Давай поженимся, выходи за меня замуж".
– Давай, ОН был бы рад, - ответила Лариса и снова заплакала.
Похороны прошли торжественно с долгой траурной церемонией. На кладбище был почетный караул, солдаты стреляли из автоматов. Его мать все время была с Ларисой и ее родными. В тот же вечер, когда ушли гости, решили не откладывать и через два месяца они поженились.
Лариса сдавала экзамены в аспирантуру, и свадебное путешествие отложили до следующего лета. Она переехала в его квартиру и устроилась как-то незаметно. В хозяйство не вмешивалась, чему мать поначалу радовалась, подруги к ней не ходили, даже по телефону Лариса разговаривала редко. Единственное, что изменилось: в его комнате поставили новую тахту и поменялись с мамой шкафами. Да, и вообще, в первые месяцы их семейной жизни не случилось ничего, что особо запомнилось.
Как-то, придя из Университета, Лариса рассказала, что ей утвердили тему диссертации: "Мистическое начало в современной американской литературе. На примере произведений Баха". Николай сперва не понял и засмеялся: мол, с каких пор Бах стал американцем? Но оказалось, что это не тот Бах, а его дальний потомок, написавший какую-то сверхзаумную книжку про сумасшедшую птицу, летавшую черт знает где. Николай честно пытался ее прочитать, но дальше второй страницы не продвинулся. И название было еще то: "Чайка по имени Джордж Ливингстон". В переводе -живущий камень. Короче, мистика и в Америке - мистика!
Зато Лариса с ней не расставалась, всегда носила с собой английское и русское издания и постоянно перечитывала, будто учила наизусть.
А потом вдруг за ужином сказала, что ушла из аспирантуры и устроилась стюардессой на дальние линии. Сказала мимоходом, между прочим, а они с матерью оторопели от неожиданности.
– Но почему, почему? - допытывался Николай, пытаясь убедить, что это не принято, невозможно, если его жена будет поить лимонадом всяких забулдыг-пассажиров, а те станут, орал он, ее хапать и лапать. Фактически он только повторял слова матери, но искренне верил, что этого нельзя допустить.