Сучек лягавые тети топтали в лицо и в живот — обязательно до беспамятства калеча жертву. Позднее, в лагерях, я убедился: женщины женщин не щадят — уничтожают. То же наблюдал я в Сибири, в волчьих стаях: никогда волчица не оставляет живой соперницу… Закон природы.
Еще я заметил: здесь, в Даниловке, «наши» собаки зубами нас не рвут, не кусают даже, а только «фиксируют»! А рвать – дело натасканного «человека». Или человека без кавычек, в отличие от неокавыченных собак: не было случая, чтобы даже при психовке, когда и собаки бесились, какая–нибудь из них укусила ребенка. Они даже не фиксировали лежачих! Все было не так в Таганке: там собаки тоже были «человеками». Из–под собак, после топтания, малолеток там «вязали» — «кидали» в «ласточки». И тоже насовсем утаскивали. От животного ужаса перед лающим на них огромным зверем многие пацаны и сучки — особенно самые маленькие — сходили с ума. Они ведь не мог–ли уразуметь, что страшно не само чудовище с клыками в рычащей пенной пасти, а дядя мусор–проводник, что держит по–водок и изрыгает брань и «команду»: «фас! фас!». Старшие из малолеток начинали заикаться и мочиться непроизвольно…
Этим лучше уж было бы погибнуть: их начинали ненавидеть и преследовать не только чужие, но и «свои». А уж этото –страшнее любого топтания!
Экзекуции с собаками и топтанием провоцировали вселенское «беснование»: потерявшие остатки разума несчастные малолетки стаями набрасывались на оплошавших мусоров и лягавых теть, рвали их взаправду, стараясь выдрать глаза, откромсать железками «мужицкую снасть», проткнуть «заточкой» живот теть лягавых, воткнуть им лом в промежность, отрубить пальцы… Частенько это им удавалось — в одиночку справиться со стаей беснующихся малолеток невозможно: дорвавшись до мести, они затихают только на «замоченной» жертве… С «высоты» опыта–возраста приходит понимание государственного значения Таганок, — да и Даниловок, — которых по стране — тьма. Они исподволь готовили кадры исполнителей, которые должны были физически — не бумажными приговорами и постановлениями — прикончить миллионы смертников, в «мирное» ли время, или на готовящейся войне. Воспитанники Таганок и Даниловок задачу эту с честью выполнили: вослед расстрелянным в 30–х годах чекистам, они и без горячих сердец и чистых рук намолоти–ли наганами и пистолетами ничуть не меньше покойников, чем все вместе армии мира, оснащенные самой, вроде, убойной техникой и технологией. И вошли после войны офицерским корпусом в «пятые полки» — спецкоманды «исполнителей воли народа» (иначе — воли Политбюро ЦК КПСС). Народа, который они, приведись только, прикончили бы тотчас в память о том, что с ними, детьми, этот народ проделывал…
На «бесновку» в Таганке прибывали пожарные. Для них эти вызовы были праздником, заслуженным отдыхом после изнурительной «топорной» работы на сотнях в сутки московских пожарах. В зимнюю стужу струями ледяной воды из брандспойтов они вышибали еще не разбитые стекла окон в корпусах, замывали пацанов и пацанок в малые камеры, «прижима–ли» их в углах и на койках. «Уговаривали»… После часаполутора подобных процедур дети немели… Когда все «успокаивалось», являлся «лепило» — фельдшер дядя мусор Гриша Штипельман[2]. Он щупал толстыми пальцами лед. Сопел. Говорил: «Чего это вы, товарищи? Ведь детей простужаете же! Кончайте, кончайте!». Уходил к себе. Пожарные слушались его: свертывали шланги. А дяди мусора и лягавые тети начинали очищать ото льда малолеток… Однажды, на моих глазах, они «очистили» и тетю лягавую Мусю… Вывалившиеся кишки из разорванного малолетками ее живота разрезали и выбросили…
…Сколько лет прошло…
Вмороженные в лед детские слезы все светятся, все светятся мертво. И вечный от этого света ледяной озноб схваченной морозом памяти моей. Увидал спустя много лет мощный гранитный торс замороженного нацистами Карбышева. Не впечатлил. Не смотрелся после таганской «баньки». Техника казни сходна, но не равнять же пусть мучительную смерть старого генерала со страстями доведенных до сумасшествия детей. А их, тоже раненых шоком стужи, на моей памяти куда как больше полусотни за одну зиму в Таганке… Еще на памяти моей душераздирающие вопли–призывы детей к родившим их. Крики, что все казнят и казнят меня безжалостной памятью…
2
Председатель «Семейного товарищества воспитателей малолетних правонарушителей» детской Таганской тюрьмы (Григорий Моисеевич Штипельман. О нём и его славном Geschefte рассказ особый).