— Ой, это вы? Как неожиданно! …Жарко, правда? Скорее идемте в дом, там прохладней.
Она открыла ворота и провела гостя во двор. Разместившись на полу на сиденье со спинкой, Менджюн выбирал ломти арбуза из посудины с кусочками льда и не мог сказать ни слова. Юнай сидела рядом и обмахивала его веером так естественно и просто, будто всю жизнь занималась этим делом. Менджюн нахохлился, словно птица, нечаянно угодившая в силок. И одновременно он испытывал блаженство.
— Вы, наверное, удивлены?
— Да, и вправду. Я услышала шум мотоцикла, выглянула на улицу и вот…
Стараясь скрыть свое смущение, она усердно взмахивала веером возле его вспотевшего лица. Менджюн улыбался, выплевывая в ладонь арбузные семечки.
— Вы решили навестить наш дом?
Менджюн стряхнул семечки в блюдце и серьезно ответил:
— Нет.
Губы Юнай побледнели.
— Я приехал к вам, а не в ваш дом.
Юнай вспыхнула так, что щеки стали пунцово-красными. Менджюн сболтнул первое, что пришло в голову, только чтобы развеять тяжелое настроение. А вместо этого он ранил в сердце бедную девушку. Он просто неисправимый пустомеля, притворяющийся сердцеедом. Юнай перестала махать веером и задумчиво поглаживала пальцами его пластинки, перебирая одну за другой. Менджюн был гость, следовательно, она обязана развлекать его. С другой стороны, гость он незваный, значит, некоторая натянутость их разговора вполне естественна. Они познакомились осенью прошлого года. С тех пор оба как бы грелись возле тлеющего огонька любви и с любопытством приглядывались друг к другу. Сейчас лето, почти год, как они знакомы, но холодок отчуждения все еще сохранялся между ними. За все время знакомства они встречались всего несколько раз. Расставаясь, каждый стеснялся первым заговорить о следующей встрече, а время текло. Иногда их сталкивал случай, но никто из них не желал проявить инициативу, поступиться чувством собственного достоинства. Они только выжидательно смотрели друг на друга.
Так обстояли дела, когда все это произошло.
Как-то раз майским вечером отец Еньми пригласил Менджюна к себе. Он служил заведующим отделением банка и обычно был очень занят по работе. Менджюн редко видел его дома, так, раз-два в неделю, и то мельком. Обычно он приходил с работы поздно вечером. С улицы слышался негромкий гудок автомобиля, потом почти бесшумно открывались ворота. Только по этим слабым звукам можно было догадаться, что хозяин вернулся домой. Утром он уходил еще до завтрака: обязан был приходить раньше остальных служащих. Такой у них порядок. Как уже немолодой человек выдерживает такое напряжение, было загадкой. То, что Менджюн услышал от отца Еньми, прозвучало для него как гром среди ясного неба.
— Днем в банк приходил сотрудник охранки. Не по делам банка. Он интересовался тобой. По его словам, в последнее время по пхеньянскому радио регулярно выступает твой отец. Это специальные пропагандистские радиопрограммы для Юга. В ходе проверки полиция выяснила нечто весьма неприятное: оказывается, сын этого человека проживает в Сеуле, и не где-нибудь, а именно в доме заведующего отделением банка, то есть в моем. Меня спросили: «В каких отношениях вы состоите с этим северокорейским отщепенцем? Как ведет себя его сын? Где учится?» Может так случиться, что на днях тебя вызовут в полицию. Тебе следует подготовиться к этому. Думаю, ничего особенного не произойдет, но лучше бы тебе поменять имя. Как ты считаешь?
Нервы у Менджюна были натянуты до предела. От его чуткого слуха не ускользнули холодные нотки в голосе отца Еньми, которые тот старательно маскировал ласковыми словами.
После событий пятнадцатого августа тысяча девятьсот сорок пятого года, то есть после освобождения Кореи, его отец бежал на Север. С тех пор от него не было никаких вестей. С сыном он не был близок. Через некоторое время после отъезда отца умерла мать, и мальчик оказался сиротой. Старый друг семьи — отец Еньми — взял его под свое крыло. В детстве Менджюн часто вспоминал покойную мать, но никогда не думал об отце, живущем где-то на Севере. Теперь, когда его порой охватывало чувство одиночества, оно никак не было связано с потерей матери или отца. Он вырос, и уже не нуждался в родительской опеке, считая себя вполне самостоятельным и независимым. Его сиротское детство было безбедным, ведь после смерти матери о нем заботился отец Еньми. Менджюн не только жил в его семье как полноправный член, но еще и получал от главы семейства своего рода пенсию: ежемесячно ему выдавались карманные деньги. Еньми и ее брат Тхэсик знали об этом, но никогда он не слышал от них даже намека на упрек в иждивенчестве. Возможно, такое великодушное отношение объяснялось тем, что сами они ни в чем не испытывали нужды. Живя в довольстве, Менджюн не задумывался над материальными проблемами и даже не испытывал чувства благодарности к благодетелю.