— Чем паршивец занимается?
— Говорит, он — философ.
— Философ? С виду чистый морфинист.
— С такими мороки больше всего. Знаю по опыту работы в отделе общественной безопасности, что среди отпетых красных таких типов, как этот, много. А с виду — мухи не обидит. Вот послушайте, какая была история.
Говоривший отстранил Менджюна, уселся лицом к коллегам и начал рассказ. Менджюн слушал и не переставал удивляться. По словам этого человека, в свои лучшие годы он служил сыщиком в японской тайной полиции, и объектом его работы было «левое крыло» оппозиции. Он говорил об этом так, будто это было прошлое корейской полиции. Его речь походила на выступление бывшего выпускника школы перед ее нынешними учениками, когда он, вдохновленный воспоминаниями, становится все более красноречивым. Менджюну стало казаться, что он попал в следственную камеру японской охранки.
В рассказе полицейского прошлое переплеталось с настоящим, и становилось ясно, что поимка «красных» имела при японцах такое же первостепенное значение, как и сейчас. Японцы — против коммунистов, мы — южнокорейцы — тоже против. Следовательно, по законам философии мы тождественны между собой. Не случайно этот полицейский без конца вставляет в свой рассказ слово «недавно». Он считает, что против «красных» хороши любые средства, что прошлые времена были прекрасны, поскольку власть была крепкая. Сначала Менджюн не понял, что имелось в виду под «прошлыми временами». Эпоха правления династии Ли[3]? Период Коре[4]? Силла[5]? Троецарствия[6]? Нет, рассказчик не имел никакого интереса к подобной древности. Он говорил о периоде японского колониального правления. Минут на двадцать Менджюна оставили в покое, и вот теперь повернулись к нему опять.
— Ну что, подумал?
— Простите?
— Эта сволочь ни один вопрос не понимает с первого раза. В университете изучаешь аж философию, а сам все переспрашиваешь?
— …
— Ну как? Еще не решил чистосердечно признаться?
Менджюн на какое-то время опустил голову, затем поднял лицо прямо и заговорил:
— Вы, наверное, получили обо мне не совсем правильную информацию… Прошу вас, выслушайте меня! Отец мой был очень замкнутый человек и никогда ни с кем дома своими мыслями не делился. Мы с мамой несколько месяцев не знали, что он перебежал в Северную Корею. Он и раньше часто подолгу отсутствовал. Потом мама умерла, а меня взял на попечение Пен Сондже. Я и сейчас живу в его доме, так как бы я мог получать известия об отце? Мой попечитель господин Пен прекрасно знает это.
Следователь слушал невнимательно. Руки его были постоянно заняты: то он ковырял спичкой в ухе, то мизинцем ковырялся в носу. Он немного оживился только однажды, когда услышал имя Пен Сондже, отца Еньми. Вышел из полусонного состояния и нехотя сказал:
— Господин Пен? Он не дает за тебя поручительства. Дело уж больно серьезное…
От этих слов у Менджюна перехватило дыхание. Он судорожно вздохнул — ему не хватало воздуха. Быстрая реакция полицейского на мимоходом прозвучавшее имя показала, что он чутко следит за ходом мысли допрашиваемого, не упуская ни одного его слова. По ту сторону стола сидел матерый волк. Менджюн не знал, правда это была или ложь — насчет Пен Сондже — и поэтому просто продолжал свою речь, делая вид, что спешит оправдаться:
— Мы живем одной семьей, но не можем, конечно, следить друг за другом все время. У каждого своя жизнь. Я по большей части нахожусь в университете. Среди однокашников. Вы могли бы обратиться в учебную часть университета. Там обо мне могут дать исчерпывающие сведения. Я ни в чем не замешан. За что же привлекать меня к уголовной ответственности? Это безосновательно.
— Выражения у тебя какие-то профессиональные, отработанные: «следить друг за другом», «исчерпывающие сведения»… Будто специально готовился к допросу. А скажи-ка, кто твой самый близкий друг?
Менджюн немного помолчал и ответил, что не может назвать никого. Нет у него близкого друга.
— Так уж и никого. Назови хоть одно имя.
— Такого, кого можно назвать близким другом, нет. Пожалуй, только Пен Тхэсик.
— Кто это, Пен Тхэсик?
— Сын господина Пен Сондже.
6
Период с I в. до н. э. до середины VII в., когда на Корейском полуострове одновременно существовали королевства Когуре, Пэкче и Силла.