— Ах ты, гад, так?..
Ким собрался и подпрыгнул, намереваясь ударить противника ногой, но Менджюн ловко увернулся и еще раз ударил кулаком со всего размаха. И на этот раз удар пришелся по лицу. Ким пришел в ярость. Снисходительная улыбочка сошла с лица. Приняв боксерскую позицию, он выставил перед собой сжатые кулаки и медленно двинулся вперед. Наблюдавшие за дракой люди расступились, прижались к стенкам, освободили место в центре кубрика. Ким снова попытался ударить ногой, но его удар и на этот раз прошел мимо, зато он исхитрился схватить Менджюна за руку. В следующую минуту оба вцепились друг в друга и клубком покатились по полу. Менджюн держал Кима за горло, да так крепко, что его ногти впились в шею и со стороны казалось, что вот сейчас он дернет и с корнем вырвет голову Кима из туловища. Ким задыхался под ним, тщетно пытаясь освободиться от мертвой хватки цепких рук. Поединок явно близился к концу. И тут вдруг Менджюну показалось, что он находится совсем в другом месте, а в проеме двери на капитанском мостике мелькнула знакомая фигура. Он начал стремительно терять силы. Руки внезапно ослабели, упали бессильно, как плети. Неведомая сила опрокинула его, и в груди появилась неприятная тяжесть. Ким вновь обрел уверенность. Он сел верхом на Менджюна и обеими руками сдавил его горло. Менджюн чувствовал, как постепенно из него уходит жизнь. Теряя сознание, он в последний раз бросил взгляд на окружающих. Почему-то почудилось, что вокруг не человеческие ноги, а стволы деревьев и что на их верхушках сидят голодные сычи. Они все как один смотрят вниз на умирающего, предвкушая пиршество. Сквозь туман светятся их алчные глаза. Проклятые. Как же я вас ненавижу!
С трудом открыл глаза. Потолок наваливается и давит. Будто сквозь сон вспоминаются отдельные моменты недавней драки. Приподнял голову, огляделся. В кубрике никого. Входная дверь не закрыта. Прислушался к тишине. Кажется, и в соседнем кубрике никого нет. В голове гудит непонятный набор звуков, но отдельные из них различимы: хлопнула дверь, люди снуют вверх-вниз по тралу, лязгнула лебедка, наматывая канат. Он долго слушал эти корабельные шумы, и постепенно они стали расти, увеличиваться, как снежный ком. Он хотел влиться в него, стать частью этого кома, но тот, нарастая, вбирал все, что попадалось на его пути, и только его, Менджюна, отталкивал, как чужеродное тело. Менджюн сел одним рывком, и вдруг его охватило чувство безумного одиночества. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким. Всегда кто-то был рядом: женщина, или мечта, или судно «Тагор» с его экипажем. Всегда рядом был кто-то, кто мог подтвердить, что он жив. Это не обязательно должны были быть одушевленные существа. Это могла быть даже, скажем, раскаленная солнцем придорожная галька. Но сейчас ничего не осталось. Он был один. Вытащил пачку сигарет. Хотел закурить, попалась сломанная сигарета. Достал еще одну, тоже переломлена пополам. Наверное, во время драки помяли. Он зажег уцелевшую половину сигареты. От табачного дыма противно закружилась голова. Давно не курил. Погасил окурок, бросил в пепельницу и снова улегся. Мысленно вернулся к недавнему инциденту. Шум был вокруг высадки в Гонконге. Еще бы, после такого длительного заключения каждому хочется выйти на волю. Хотя бы ненадолго. Это понятно. Он вспомнил, как Ким сказал: «Сколько лет я не видел женщин!»
Его можно понять. Когда их содержали в лагерях для военнопленных, ходили слухи, что туда захаживают проститутки. Менджюн ни разу не видел. Если и ходят, то к кому? Неизвестно. За время в лагере он совсем позабыл про секс.
В блокноте есть стихотворение, которое он написал в лагере. От нечего делать открыл записную книжку.
Спальный мешок