— Кто идет?
Не отвечая на вопрос, Менджюн двигался вперед и остановился только когда вплотную подошел к часовому.
— Это вы, мистер Ли?
Знакомый матрос.
— Скажите, что-то случилось?
— Да. После того как вы потеряли сознание, началась такая заварушка… После драки все скопом двинулись к капитану и учинили настоящий бунт, требуя высадки на берег. Они бесновались, как ненормальные. и все орали: «Мы не пленные? Зачем вы держите нас взаперти?» И вот я на старости лет вынужден взять в руки оружие и стою тут на часах. Стыд-то какой?
Он в досаде стукнул прикладом об пол.
Так вот в чем дело? Поэтому никого вокруг и не видно.
— Где они сейчас?
— Временно держим в столовой. Капитан ходит туча-тучей. Обвиняет их в мятеже…
— А капитан где?
— Он тоже там.
Менджюн направился было на палубу, но передумал и повернул назад. Столовая была в конце коридора. На ходу он извинился перед матросом:
— Вы уж извините меня.
— Что вы! Рад стараться!
Старый служака отдал ему честь по всем правилам. Из темноты послышалось, как звякнул карабин.
Капитан был тверд в решении. Пленные содержались под стражей. До выхода в море он запретил выпускать их на палубу. Господин Муради, жуя свою неизменную сигару, хранил молчание. Пленные седели в столовой и хмуро смотрели на стоявших у входа капитана, Муради и Менджюна. Корабль снимается с якоря завтра после обеда. Значит сидеть им под стражей еще двадцать часов. Другого решения быть не могло. По морским законам, в случае чрезвычайной ситуации на судне капитан наделяется полицейскими полномочиями. У Менджюна не было ни малейшего желания просить о смягчении наказания для этих несчастных. Он мог бы, и обязан был остаться вместе с арестованными, но с легким сердцем покинул их, выйдя из столовой вместе с капитаном и Муради.
Капитан сумрачно молчал. Втроем они вышли на палубу и направились в его каюту. Менджюн шел позади, разглядывая могучие плечи капитана. У самой двери в каюту он остановился.
— Господин капитан, разрешите, я зайду к вам попозже.
Тот согласно кивнул. Менджюн повернул назад и начал спускаться по лестнице. Почти у самой палубы его окликнули:
— Мистер Ли!
За ним шел Муради, держа в руке дымящуюся сигару.
Менджюн спустился на палубу и только тогда остановился и посмотрел вверх на приближавшегося Муради.
— Простите, господин Муради. Как-то все нескладно получилось.
Муради задержался на последней ступеньке и спросил, глядя сверху вниз:
— Мистер Ли, а вы не желаете сойти на берег?
Менджюн опешил от неожиданности, но через минуту пришел в себя и вник в сказанное. Он пожал протянутую руку и засмеялся:
— Откровенно говоря, пока такого желания нет. Буду очень благодарен, если в Калькутте выпьем за ваш счет.
Менджюн отправился на корму. Опершись на перила, долго смотрел на берег. Была глубокая ночь. Куда ни глянь — всюду полыхает море ярких разноцветных огней. От этого на улицах светло, как днем. Красив ночной Гонконг в гирляндах огней. Они ярче и заманчивей звезд в ночном небе. Таким волшебством веет от этой красоты, что становится вполне понятным недавнее безумство взбунтовавшихся пассажиров. «Не желаешь сойти на берег?» — спросили его. Он ответил, что нет, не желает. «Это действительно так?» Да, в самом деле, он не имеет такого желания. И совсем не потому, что неловко перед попутчиками. Ему больше нет до них никакого дела. Пусть делают, что хотят. У него голова занята другим. «Другими мыслями?» Нет, это не совсем точное выражение. Он весь напрягся. Его чуткое ухо уловило чье-то приближение. Это, должно быть, тот, кто подавал голос в темноте. Без сомнения, кто-то, ему неизвестный, вместе с ним сел на этот корабль и сопровождает его. Кто? Любопытно узнать.
Словно желая избавиться от наваждения, он вновь обратил взгляд на спящий город. Тот был как гигантский котел, доверху наполненный миллионами кипящих огоньков. Их бурление таило в себе силу, неподвластную человеческому разумению. Вспомнилось похожее зрелище. Это было куда севернее. У северных пределов огромной земли, которой принадлежит и этот порт. Вечерняя заря в маньчжурской степи, куда ему пришлось поехать вскоре после бегства на Север.
Стекла окон полыхали красным, будто охваченные пламенем. Совершенно особая, какая бывает только в Маньчжурии, вечерняя заря залила своим огнем всю Вселенную. Было душно, как при настоящем пожаре. Менджюн писал очередную корреспонденцию, которую завтра утром надо было переслать в Пхеньян. Нахлынувшее половодье огня потрясло его. Он бросил авторучку на стол, подошел к окну. Небо и землю поглотил безбрежный огненный океан. Облака, в этот час тихо дремавшие на горизонте, казались огромными кусками золотистого расплавленного стекла с краснорыжими каемками. Высокие пирамидальные тополя, растущие по обеим сторонам аллеи, которая вела к правлению корейского колхоза, выглядели понатыканными в землю пылающими метлами. Казалось, еще чуть-чуть, и все вокруг поглотит бушующий огонь зари. Необозримые кукурузные поля, протянувшиеся до горизонта, словно застыли в предсмертной агонии, охваченные огнем. Он посмотрел на свою грудь: по рубашке зайчиками прыгали огненные блики, как будто он сидел возле большого костра.