На счастье, Евгений Иванович оказался на службе. Выслушав сбивчивый монолог племянницы, он договорился о месте встречи, приказал подать машину и через пятнадцать минут подъехал к закрытому на зиму кафе у института. Тамара села на заднее сиденье и многозначительно посмотрела на водителя. Поняв ее без лишних слов, Куприянов попросил шофера немного прогуляться и, повернувшись к ней, строго произнес:
— Честно и по порядку. Только тогда я отвечу — смогу ли помочь.
Глядя прямо в строгие глаза заместителя начальника областного УВД, Тамара начала с памятного весеннего заплыва и, не таясь, рассказала ему о своих отношениях с Радченко очень многое. Естественно, постаралась исключить подробности, выставлявшие Алексея в неприглядном свете. Закончила она свой рассказ вчерашней неудавшейся попыткой изнасилования и тем, что вступившегося за ее честь Алексея собираются выгнать из института.
— Я люблю его, дядя Женя, — расплакалась она на последних словах.
— Когда возвращается ректор? — непроизвольно сжав кулаки, уточнил Евгений Иванович.
— Уже вернулся… Московским поездом.
— Поехали, — опустив стекло, коротко бросил он водителю и, повернувшись к племяннице, кратко предупредил: — Будь готова к тому, что придется при всех рассказать о вчерашнем инциденте. Конечно, я попытаюсь сделать так, чтобы этого не случилось, но на всякий случай будь поблизости. А теперь выходи: не надо, чтобы нас видели вместе.
Спустя десять минут Куприянов зашел в приемную ректора — он уже знал, как поступит и что скажет. Если его просьба не возымеет силы, что, в общем, было маловероятно, в ход пойдет заявление племянницы. Зная нежелание любого начальства выносить сор из избы (то, что в общежитии имела место попытка изнасилования, могло стоить должности многим), он надеялся решить дело в свою пользу.
Спрятавшись в тупике коридора, Тамара напряженно прислушивалась к звукам: сначала в приемную ректора зашли декан с заместителем, следом, один за другим, постучались Филевский и Радченко.
Прошло немало времени, прежде чем все они стали выходить в обратной последовательности: сначала растерянный Алексей, затем красный как рак Филевский, буквально через минуту за ними затворили дверь и декан с замом. Дяди Жени не было еще около часа. Памятуя, что должна быть неподалеку, Тамара продолжала ждать.
Наконец скрипнула огромная дубовая дверь и четким, почти строевым шагом Евгений Иванович прошел по пустому коридору к лестнице. Осторожно выглянув из-за угла, Тамара заметила, что ректор стоит и смотрит ему вслед. Тут же испуганно юркнув обратно, она замерла. Дверь закрылась, затем в коридоре раздались голоса и поскрипывание паркета: по всей видимости, ученые мужи собирались на какое-то совещание.
Дождавшись полной тишины, Тамара решилась покинуть свое укрытие. Стараясь даже не дышать, она на цыпочках прошла мимо грозного кабинета, ускорила шаг на лестнице и, добежав до огромных окон просторного вестибюля, разочарованно вздохнула: «Волги» с милицейскими номерами у парадного входа уже не было.
Через час по институту стремительно разнеслась очередная новость: никого не выгнали! Пятикурсникам объявили по строгому выговору с занесением в личное дело, обязали возместить причиненный материальный ущерб и принести свои извинения декану. В придачу ко всему Филевского выселяли из общежития. Все облегченно вздохнули: такого благоприятного исхода не ожидал никто. Кто-то шепотом увязывал это с визитом к ректору высокопоставленного милицейского начальника, машина которого долго маячила у входа, кто-то поговаривал, что коль дни старого ректора сочтены, он решил оставить у студентов добрую память о себе и не жаждал крови… И никто при этом не упоминал о Тамаре. Куприянов все рассчитал правильно: фамилию девушки, за честь которой вступился Алексей Радченко, не знал даже декан. Хотя скорее всего догадывался.
Ближе к вечеру Тамара оделась и вышла на улицу к телефону-автомату. Набрав домашний номер родственников, она для приличия поболтала с тетей Ниной и лишь затем попросила к телефону ее мужа.