Странное дело, но именно теперь, когда она не готовилась к экзаменам как следует, раз за разом повторялась одна и та же история: тянула самые легкие билеты, получала именно те дополнительные вопросы, которые второпях успевала повторить утром. Конечно же, здесь играло роль то обстоятельство, что в течение семестра у нее не было «хвостов» и преподаватели помнили ее не только по фамилии, но и по имени. Но видели бы они, как и под чьим чутким руководством Крапивина готовилась к сессии!
Если бы она знала тогда, что этот период будет недолговечным, то постаралась бы запомнить каждый день, каждый час, каждый миг в отдельности, собрала бы по крупицам, засняла на пленку и в самые тяжелые минуты жизни, не замечая бегущих по щекам слез, медленно прокручивала в памяти и переживала заново.
…Сессия у пятикурсников плавно перетекала в госэкзамен по научному коммунизму. Инночка, у которой уже вовсю выделялся животик, переживала за Артема гораздо больше, чем за свои собственные экзамены, и всякий раз испуганно округляла глаза при одном упоминании предмета «научный коммунизм». Словно это был какой-то страшный, диковинный зверь! На совместных встречах, которые стали почти традицией, Кушнеров поначалу настороженно поглядывал на Тамару, но, убедившись, что та не собирается рассказывать жене историю с пятикурсницей, успокоился и вместе с Алексеем постоянно подтрунивал над подружками.
Последний экзамен для второкурсников и госэкзамен пятого курса совпали в один день. Каждый получил то, что хотел: Тамара — свою привычную пятерку; Алексей, сумев очаровать преподавательниц в комиссии, тоже; Кушнеровы довольствовались четверками, но радовались ничуть не меньше.
Начинались долгожданные зимние каникулы, которые на этот раз Тамару совершенно не вдохновляли. Она даже не могла представить, как переживет двухнедельную разлуку с Алексеем, и тайно завидовала подружке: ее Артем всегда рядом — ночью, утром, днем.
Постоянно терзал Тамару и вопрос: как ко всему этому относится сам Леша? Насколько серьезно воспринимает их отношения и строит ли по этому поводу планы? Хотя что тут непонятного: почти все время он проводит с ней. Тогда почему молчит? Ни слова о чувствах, одни намеки. Неужели так и уедет по распределению, а она останется здесь одна? Ведь всего-то и осталось — преддипломная практика и сам диплом, какие-то пять месяцев. А распределение по всему Союзу, отправят в Сибирь, и что тогда?
Кто мог знать, что новость, которую Тамара узнает вечером, разлучит ее с Алексеем не только на две недели каникул и даже не на полтора месяца практики…
Отметив успешную сдачу экзаменов в небольшом кафе неподалеку от дома Кушнеровых, Алексей с Тамарой проводили будущих родителей до самого подъезда, попрощались, а сами решили прогуляться до общежития пешком.
— Так не хочется ехать домой, — собрав ладошкой снег с попавшейся на пути скамейки, поделилась печальными мыслями Тамара. — Эти две недели будут такими долгими.
Подняв голову, Леша посмотрел на темное небо, в котором крупными хлопьями медленно кружился снег, и тяжело вздохнул:
— Я не хотел тебя расстраивать раньше времени… Но, к сожалению, две недели растянутся намного дольше.
— Почему? — удивленно вскинула она голову. — Тебе поменяли практику?
Почему-то она была в полной уверенности, что он, как и Кушнеров, остается в городе.
— Не совсем… Мы на практику еще в ноябре записывались, сразу после дня студента. Как ты понимаешь, никакого настроения у меня тогда не было и я готов был поехать куда угодно. А здесь первый отдел предложил два места в закрытой зоне. Записались шестеро, в том числе и я. — Алексей снял перчатку и, захватив немного снега, принялся подбрасывать его на ладони. — Только я не верил, что пройду, а после драки с Филей и вовсе успокоился — неблагонадежный… Но неделю назад меня вызвали в первый отдел и обрадовали, что моя кандидатура согласована по всем инстанциям. Вот так. Отказываться бесполезно: ни в деканате, ни в ректорате, ни в первом отделе и слушать ничего не хотят — документы ушли, тема диплома утверждена и привязана к месту практики. Даже Куприянов посоветовал ехать.
— Ты и у него был?!
— Был. Вчера, — виновато посмотрел он ей в глаза. — Надеялся, что поможет.
Тамара растерянно выпустила снег из ладошки.
— Я не доживу, — задрожавшими губами обреченно произнесла она и машинально опустилась на запорошенную снегом скамейку
— Замерзнешь, глупенькая, — тут же поднял ее Алексей. — Доживем. Письма будешь писать?
— Буду, — всхлипнула она.
— Кроме родителей, мне еще никто не присылал писем.