В ту же секунду на сцене высветились восемь черных силуэтов. Свет постепенно становился ярче, вот уже стали различимы опущенные вниз головы, и вдруг… зазвучали фанфары, все как по команде развели руки в стороны, и то, что предстало перед зрителями, вызвало сначала гробовую тишину, а спустя секунды в зале грянул смех и аплодисменты.
Нужно было обладать очень богатым воображением, чтобы придумать такие образы — от большого, гордого, с огромными посаженными на клюв очками ворона до маленького вороненка-клептомана, увешанного всем, что могло попасться на глаза: бусами, часами, пробками от бутылок, новогодними игрушками, линейками, транспортиром… Вороненка изображал Трушкин, и на его голове красовался щедро залитый лаком начес. Но самой впечатляющей фигурой была атаманша — в длинном белом парике, раздобытом с невероятным трудом, с косо повязанной поверх него черной пиратской косынкой, прикрывавшей глаз, с огромными кольцами в ушах, ярко накрашенным маленьким клювом и в высоченных ботфортах. В придачу ко всему эта дама сердца приволакивала одну ногу — под брюками для достоверности была привязана трость.
— К-кр-р-р-ри-каз! — выставив ногу вперед и выпятив грудь, прокаркал самый важный ворон — Скороходов и, повернувшись вполоборота к залу, принялся что-то искать под крылом.
Фокус заключался в том, что под простыней был спрятан еще один клюв, в два раза длиннее: едва голова ворона исчезла под нашитыми перьями, как из прорези в спине высунулся второй клюв, добрался до стоявшего рядом Трушкина и вытянул у него из кармана длинную-предлинную шпору-гармошку. Глаза Мишки сошлись на переносице, а лицо мгновенно исказилось таким притворным ужасом, что зал просто грохнул.
— Караул!!! Грабят! — схватив одной рукой шпору, другой — клюв соседа, заорал он что было мочи. — Я буду жаловаться в деканат!
В этот момент Скороходов как ни в чем не бывало высунул назад голову с нормальным клювом, а огромный дополнительный так и остался в руке у Мишки. Взглянув на него, Трушкин рухнул на сцене как подкошенный, чем снова вызвал смех. Надо сказать, что падать его научил клоун из цирка, где работала билетершей родственница одного из артистов.
Напряжение, сковывавшее всех поначалу, спало, и дальше все пошло как по маслу.
— Кажется, зрители приняли! — От волнения Лариса не заметила, как крепко сжала Тамаре руку. — Теперь главное, чтобы приняло жюри.
Ленская переживала не напрасно. Несмотря на то что команду строителей долго не отпускали со сцены, оценки жюри были неоднозначными: от шести «пятерок» из девяти до одной тройки, одной двойки и даже одной единицы. В результате после первого тура они оказались лишь на третьем месте.
И хотя впереди были еще четыре конкурса, в команде воцарилось уныние.
— Ничего! — пыталась приободрить всех Лариса. — Скоро привыкнут!
— Это есть наш последний и решительный бо-о-о-й! — неожиданно громко затянула Лялька и, взглянув на Тамару, кивнула на гитару.
— За белой воро-о-о-ной, за факультет родной! — присоединился к ней Трушкин, а следом и все остальные.
На ходу импровизируя с текстом под мелодию «Интернационала», команда воспрянула духом… и выиграла домашнее задание!
Исполненная на одном дыхании сценка обучения птенца — Трушкина и переростка-второгодника — Скороходова грозной классной дамой — Лялькой прошла на ура! Зал расхохотался сразу, едва ученики-вороны появились на сцене: оба были в белых манишках и бесформенных черных шортах, но если у маленького Мишки они болтались много ниже колена, то у высокого Вити с трудом достигали середины бедра.
Остальные конкурсы были уже не страшны: поймав кураж, ребята не только классно использовали домашние заготовки, но и придумывали новые шутки. Команда словно слилась в единый организм, где каждый знал свое место и понимал долю своей ответственности — и те, кто стоял за кулисами, и те, кто блистал на сцене. С минимальным счетом они проиграли робототехникам лишь серенаду: музыкальное признание в любви, написанное и исполненное доморощенным бардом и кумиром студентов Сережкой Дубовым, хотя и не вызвало смеха в зале, вполне заслуживало первого места.
Зато слушая серенаду строителей, зал едва не стонал от смеха: Лялька пела для себя, любимой, слегка гнусавым голосом, но в мелодию попадала, чего нельзя было сказать о подпевавшем ей хоре. Воронья стая каркала припев каноном и местами напоминала то вопль мартовских кошек, то кряканье, то кваканье. Хохотал даже декан строительного факультета. Так что к концу турнира почти никто не сомневался в победителе: ни зрители, ни сами ребята, ни их соперники, ни возглавляемое ректором жюри.