— Ой! — только и вырвалось у нее.
Оттолкнув сжимавшие ее руки, она вскочила и рванула в сторону зарослей.
— Инна, вернись, я все прощу! — нетрезвым голосом прокричал ей вдогонку Филя.
— Делать тебе больше нечего? — потирая ушибленную спину, выразил недовольство Артем.
— Всю малину человеку испортил, — продолжил за него Щедрин, запихивая в рот зеленый лук с хлебом.
— Паша! Да кто же ест на ночь лук в таких количествах?
Лялька попыталась выдернуть у него изо рта зеленую стрелку, но тот щелкнул зубами прямо перед ее пальцами.
— Дурак! — испуганно отдернула она руку. — Леша, можно я к тебе пересяду? Среди этих балбесов ты — самый умный, самый рассудительный, ты как…
— Как безопасная бритва! — нашелся Пашка, и все дружно рассмеялись.
Не дожидаясь согласия, Лялька передвинулась к Алексею, крепко прижалась к нему, и тот обнял ее рукой за плечи.
— Во-во. Пусть лучше Лялька, чем Лидка, — пробормотал Щедрин.
— Как? И эта нахалка здесь?! — возмутилась девушка. — Чувствует моя душа, когда-нибудь я выскажу ей все, что думаю!
— Зачем? — не оценил ее порыв Филя. — Она ж не к тебе пристает.
— Не важно, к кому она пристает. За то, что профессорская дочка!
— А Инка знаешь чья дочка? — ухмыльнулся Пашка. — Рождественских!
— Правда? — округлила глаза Лялька. — Что ж вы мне раньше не сказали? Нам же ее папане через неделю экзамен сдавать!
— А ты спрашивала? Да и вряд ли это поможет: Иван Петрович отличается редкой принципиальностью. Можешь у Артема спросить — дважды на пересдачу ходил, пока четверку выбил. Разве что свидание тебе с ним организовать? Тет-а-тет.
— Не пойдет, — ухмыльнулся Филя. — О влюбленной паре Рождественских по институту легенды ходят. К тому же на четвертом курсе и жене экзамен сдавать придется, отыграется!
Через пару часов стало темнеть, и надо было собираться в общежитие. Все это время Инна с Тамарой искоса наблюдали за компанией старшекурсников и настроения им это, увы, не прибавляло. Ребята вовсю обнимались с тремя девицами, а следовавшие один за другим залпы смеха когтями скребли по девичьим сердцам. Но так или иначе, покидая поляну, нужно было пройти мимо них.
— Если мне не изменяет память, кто-то горел желанием сплавать ночью на другой берег, — услышали первокурсники, едва поравнялись с компанией под деревом.
— Слабо, видать.
— Эти недотроги, что ли? — раздался в темноте насмешливый девичий голос. — Да они ночью к воде не подойдут!
— А вдруг оттуда вынырнет страшный-страшный крокодил? — узнала Тамара нетрезвый голос Щедрина.
Спрятанная внутри ее упрямая пружина неожиданно соскочила с крепежей и стала лихорадочно раскручиваться. Первокурсники уже почти миновали продолжавшую гудеть компанию, как вдруг Крапивина остановилась:
— А я со всякой пьянью плавать не собираюсь!
— Если это ко мне, то не по адресу, — ответили из темноты резко, но достаточно трезво. — Я, между прочим, почти не пил.
— Если стало страшно, лучше признаться сразу! — это уже был заплетающийся голос Филевского. — Слабому полу мы прощаем почти все!
— Это мне-то страшно? — среагировав главным образом на «слабый пол», возмутилась Тамара и принялась стягивать с плеч бретельки сарафана.
— Томка, ты с ума сошла! — попыталась остановить ее Инночка.
— Тамара, брось! — схватил за руку кто-то из ребят.
— Ну уж нет! — вырвала она руку. — Это еще проверить надо, кому страшно! — Тамара смело направилась к реке и бросила в темноту: — Встретимся на том берету!
В лунном свете мелькнула спускавшаяся к реке девичья фигура, затем послышался всплеск воды. Оставшиеся в изумлении замерли.
— И где вы эту ненормальную нашли? — моментально посерьезнела Лялька. — Еще утонет в темноте!
— Леха, я бы на твоем месте трижды подумал, — мигом протрезвел Щедрин. — Вдруг Кравцов узнает?
Тяжело вздохнув, Алексей поднялся с земли, и спустя минуту вслед за первой фигурой вторая, помощнее, растворилась в темноте реки. Какое-то время до слуха доносились слабые всплески, затем все стихло.
— Сумасшедшие-е-е! — разнесся по округе нервный крик Инночки.
Сознавая моральную ответственность за происходящее, Алексей быстро догнал Тамару. Им обуревали противоречивые чувства — от злости и раздражения за то, что пришлось лезть ночью в воду, до недоумения и уважения к этой волевой девушке. Стараясь не упускать ее из виду и ожидая услышать все, что угодно, крик о помощи, жалобы на усталость, он плыл чуть позади гораздо медленнее своих возможностей. Но Тамара молчала и продолжала грести размеренными неторопливыми «саженками». Так и не проронив ни слова, они добрались до противоположного берега.