Меншип был вынужден угрюмо признать, что вся эта затея является практически неосуществимой. Однако в ответ на доводы логики он послал логику ко всем чертям. Возьмем, например, Рабда. Он мог бы свободно переправить Меншипа на Землю, если бы посчитал это стоящим делом и если бы с ним можно было общаться. Что могло бы его заинтересовать? Очевидно, упомянутое умственное расстройство.
— Если бы вы нашли против этого средство, — урезонивал тот Лирда, — я от души приветствовал бы это. Ибо иначе мы вынуждены сидеть здесь на привязи. Вот что я подразумеваю под настоящей практической проблемой. Но когда вы тащите этот забытый богом кусочек протоплазмы из его дыры на другом краю галактики и спрашиваете у меня, что я об этом думаю, я могу вам ответить только одно — ничего. Ничего не думаю.
Меншип уловил нотки согласия в мыслях Гломча.
— Я согласен с тобой, сынок! Это не только непрактично — это опасно. Полагаю, что сумею заставить других членов совета согласиться со своей точкой зрения. Уже и так на этот проект израсходовано чересчур много средств.
Резонансный пик интенсивности их мышления стал понемногу спадать. Меншип понял, что они покидают лабораторию. Откуда-то издали донеслось отчаянное «однако… однако…» Лирда и вопрос, адресованный Гломчем сыну:
— А где малютка Тект? Я полагал, что она должна быть с тобой.
— Она на взлетном поле, следит за окончательной заправкой корабля, — ответил Рабд. — Ведь сегодня вечером мы отправляемся в свадебное путешествие.
— Замечательная женщина! — «Голос» Гломча теперь едва доносился. — Ты — очень удачливый флефноб.
— Знаю, папуля! — самоуверенно ответил Рабд. — Самый богатый набор щупалец-глазок по эту сторону Гансибоккля — и все они мои, все мои!
— Тект — самая обаятельная и умная из флефнобок, но мне не нравится, что ты сводишь все к количеству щупалец-глазок, — недовольно заметил Гломч. — У нее множество других великолепных качеств.
— Вовсе нет, папа! — с жаром заверил его Рабд. — Вовсе нет. Подбор пары очень важен для меня. И серьезен. Я подошел к нему со всей ответственностью. Но тот факт, что у Тект более 176 омываемых нежной слизью щупалец, каждое из которых заканчивается прелестным прозрачным глазиком, поверь мне, ничуть не повредит нашим отношениям. Как раз наоборот!
— Суеверный старый хрыч и нахальный молодой хлыщ, — раздался вдруг поблизости «голос» профессора. — Но они могут добиться того, что моя работа будет прекращена, Срин. И как раз тогда, когда в ней появился положительный результат. Поэтому нам придется сейчас предпринять кое-какие контрмеры!
Меншипу, однако, были совсем не интересны эти давно приевшиеся ему академические дрязги. Он делал отчаянные попытки не потерять мысли Гломча и Рабда. И не потому, что его так уж сильно интересовали советы старикашки в отношении того, как вести умеренную и счастливую половую жизнь.
В состояние глубокого душевного волнения его ввергли побочные мысли, сопровождавшие невзначай брошенные Рабдом слова о последних приготовлениях к отлету. В другой части рассудка флефноба ассоциативно возникла конструкция небольшого корабля, его обслуживание и, самое главное, органы управления.
Всего лишь на несколько секунд промелькнула панель управления с разноцветно мигающими сигнальными лампочками и начало давно разработанной и постоянно повторяемой инструкции: «Прогрейте двигатели привода, провернув сначала самые верхние три цилиндра. Теперь внимание!»
Это было нечто вроде подсознательной мысленной картины, подобной той, которую он уловил от Срина, когда догадался, что световые узоры на сфере являются показаниями приборов. Очевидно, его чувствительность к восприятию мыслей флефнобов была настолько велика, что он улавливал не только полностью сформированные фразы, но и то, что происходило в подсознании, во всяком случае, в тех его верхних слоях, которые составляют личность и память. К тому же, несмотря на то, что он все еще находится здесь, ему удается проникать в глубины мозга флефнобов на немалом расстоянии. Следовательно, стоит немного отточить это умение — и он сможет проникать в мозг любого на этой планете!
От этой мысли у Меншипа захватило дух. Его эго, не отличавшееся до сих пор особой силой, было подвергнуто яростной бомбардировке в течение прошедшего получаса под презрительными взглядами сотен бирюзовых глазок. Личность, страдающая от бессилия почти всю свою жизнь, неожиданно обнаружила, что может держать судьбу целой планеты в полости своего черепа. От этого ощущения ему стало гораздо лучше. Каждая крупица знаний, которыми обладали флефнобы, становилась теперь его легкой добычей. Чего же захотеть, например, для начала!
Размечтавшийся Меншип вспомнил, где находится, и его эйфория исчезла, как огонек спички, погашенный плевком. Единственная информация, которую необходимо получить, это как побыстрее добраться домой!!! Единственное на данный момент существо, способное помочь, направлялось в компании отца к готовому к взлету кораблю. Наступившее с той стороны молчание свидетельствовало о том, что оно вышло за пределы телепатического восприятия. Из груди Меншипа вырвался хриплый, наполненный страстью и болью крик, похожий на вопль быка, который уткнулся на огромной скорости во что-то мягкое и был вынесен по инерции вперед, успев заметить краем глаза, как служители оттаскивают раненого матадора. Именно с таким мычанием Меншип рванулся, одним могучим движением разорвал бумагу и вскочил на ноги.
— …семь или восемь цветных диаграмм, представляющих историю телепортации до проведения этого эксперимента, — наставлял Лирд ассистента. — А если бы у вас нашлось время, чтобы выполнить эти диаграммы пространственными, ручаюсь, что это произвело бы большее впечатление. Мы вовлечены в сражение, Срин, и нам приходится пускать в ход любое оружие…
Мысли его прервались, как только один из стеблей-глаз развернулся в сторону Меншипа. Мгновением позже весь комплект щупалец-глаз, а затем и аналогичный комплект ассистента, со свистом рассекая воздух, повернулся в сторону стола и замер, подрагивая, сфокусировавшись на неожиданно появившемся существе.
— Святой Кврм! — едва пискнул трепещущий под напором мыслей рассудок профессора. — Плоскоглазое чудовище! Оно высвободилось!
— Из прочной бумажной клетки! — с ужасом добавил Срин.
Лирд принял решение.
— Бластер! — скомандовал он. — Дайте мне бластер, Срин! Независимо от судьбы нашего проекта, мы не имеем ни малейшего права на риск, имея дело с таким существом, находясь в густонаселенной части города. Стоит только ему прийти в ярость…
Продолговатый черный чемодан его тела задрожал, быстро произведя регулировку какого-то причудливо завитого инструмента, профессор навел его на Меншипа. А тот замер в нерешительности, продолжая стоять. Он никогда не был человеком действия в любом смысле этого слова, и сейчас обнаружил, что, по сути, ошеломлен перспективой замысленных решительных действий. Во-первых, он не имел ни малейшего понятия, в какую сторону направились Гломч и его отпрыск. Во-вторых, вокруг не было ровным счетом ничего, хотя бы отдаленно напоминающего дверь… Был, правда, какой-то зигзагообразный узор-углубление в противоположной стене…
И вдруг Меншип заметил направленное на него, хотя и решительно, но все же с каким-то непрофессиональным волнением, приспособление. Рассудок его, мгновение назад практически не интересовавшийся обменом мыслями между профессором и его ассистентом, внезапно осознал, что сейчас он станет первой и, скорее всего, неизвестной жертвой Войны Миров.
— Эй! — завопил он, начисто забыв о своем жалком неумении общаться с флефнобами. — Я только хотел бы встретиться с Рабдом! Я вовсе не собираюсь приходить в ярость!
Лирд что-то сделал с изогнутым, похожим на часовую пружину инструментом, что, скорее всего, было эквивалентом нажатия на спуск. Одновременно он закрыл глаза. Это, как понял позже Меншип, когда у него появилось место и время для размышлений, спасло ему жизнь. И еще — громадный прыжок. Мгновение спустя миллионы красных точек с треском вырвались из бластера и пронеслись рядом с отворотами пижамы, вонзившись в один из нижних сводов помещения. В нем беззвучно появилось отверстие диаметром в добрых полметра. Сквозь него показалось ночное небо планеты. В груди Меншипа все заледенело. За всю свою жизнь он не испытывал еще такого всепоглощающего страха.