Черчилль сел в кресло пилота и задумался. Что же, все-таки, их ждет в будущем? Что-что, а скучать им не придется. У него будет по горло собственных неприятностей, но он ни за что не хотел бы очутиться в шкуре Стэгга. На самом деле, стать отцом многих сотен детей, участвуя в самых разнузданных и длительных оргиях, о которых только мог бы мечтать любой мужчина, и в то же самое время оставаться в душе невинным, ничего не ведая об этом! Отправиться на Вегу-2 и там получить в подарок двух младенцев от разных женщин, а возможно — и трех, если Мэри его не покинет. Слушать о том, что происходило — и быть абсолютно неспособным представить себе это визуально, и, скорее всего, неспособным даже поверить этому, несмотря на клятвенные заверения доброй дюжины свидетелей. Разбираться в конфликтах, о которых он не имеет ни малейшего представления, но отзвуки которых будут возникать во время неизбежных впоследствии семейных ссор.
Нет, решил про себя Черчилль, не хотел бы он быть на месте Стэгга. Он доволен тем, что он — Черчилль, хотя и ему будет несладко, когда проснется Робин.
Он поднял глаза. Вернулся Кальторп.
— Ну и каков вердикт? — спросил Черчилль.
— Не знаю, смеяться или плакать, — ответил Кальторп. — Она остается с нами.
ЭПИЛОГ
Молния, гром, ливень.
Небольшая таверна на ничейной земле на границе Ди-Си и Кэйсиленда. За столом в отдельной комнате с тыльной стороны таверны сидят три женщины. Их тяжелые одеяния с капюшонами висят на деревянных колышках, забитых в стену. На всех троих высокие черные конические шляпы.
Первая, Виргиния, младшая сестра девы, оставшейся на борту «Терры». Сейчас она, как и ее старшая сестра во время появления Стэгга в Вашингтоне, главная жрица священного города. Высокая, красивая, волосы цвета меда, темно-синие глаза, точеный, чуть хищный нос, губы, как разверстая рана, открытая грудь, полная и упругая. Другая, настоятельница женской общины Кэйсиленда. Тридцать пять лет, седеющие волосы, тяжелая, отвислая грудь, выпирающий живот, а под длинным платьем — набухшие вены на ногах, признак многих деторождений, хотя она и давала обет безбрачия. На людях она молится Колумбу-Отцу, Сыну и Матери. Оставшись одна, славит Богиню Колумбию, Великую Седую Мать.
Третья, Альба, вся седая, беззубая, высохшая старуха, преемница Альбы, сраженной Королем-Оленем.
Из высоких бокалов они медленно потягивают вино. А может быть, и не вино?
Виргиния, девственница, спрашивает, не потерпели ли они поражение. Ведь звездные люди убежали от них, забрав с собою Героя-Солнце и ее любимую сестру, понесшую от него.
Седоволосая матрона отвечает ей: они никогда не терпят поражений. Неужели она думает, что ее сестра позволит зачахнуть мысли о Богине в своем ребенке? Никогда!
Но ведь Стэгг, протестует дева, забрал с собою также и благочестивую девушку из Кэйсиленда, почитающую Отца.
Альба, старая ведьма, кудахчет — так она смеется — и говорит, что даже если он и приобщится к вере Кэйси, молодой и красивой, но невежественной девушки, они, сидящие с нею, должны знать, что Богиня уже победила в Кэйсиленде. Люди оказывают весьма слабое почтение Отцу и Сыну в своих субботних рождениях, но именно Матери молятся истово и ежечасно. Ее статуи заполняют их землю. Ею заполнятся их помыслы. Разве имеет какое-либо значение, зовут ли Богиню Колумбией или иначе. Если она не может войти через парадный вход, она пройдет в заднюю дверь.
— Но Стэгг ускользнул от нас, — не унимается дева.
— Нет, — отвечает матрона, — он не ушел ни от нас, ни от Великого Пути. Родился он на юге и держал путь на север. Встретил Альбу и был умерщвлен. Не имеет никакого значения, что он сразил человеческое существо, называемое Альбой, поскольку она осталась среди нас в старой телесной оболочке и сидит сейчас с нами. И был он убит, и погребен, и вновь восстал, как о том и гласят легенды. А сейчас он, как новорожденный ребенок, ибо слышала я, что не осталось у него памяти о днях жизни, проведенных на Великом Пути.
Обрати, дитя, внимание на то, что говорит Альба о Богине, которая всегда в выигрыше, даже тогда, когда она терпит поражение! И не имеет никакого значения, возьмет ли он Виргинию или предпочтет Мэри. Он наш. Мать Земля шествует с ним к звездам.
Они говорят и о других вещах, строят планы на будущее. Затем, несмотря на неистовство грома и молний, несмотря на продолжающийся ливень, покидают таверну. Теперь их лица в тени капюшонов, и никто не сумеет распознать, кто они. Они останавливаются на мгновенье, прежде чем разойтись: одной — на юг, другой — на север, третьей — оставаться на полпути между ними.