Никс уже собралась ответить, но внезапно от ее напускной отваги не осталось и следа, и ее лицо исказило глубокое горе. Она закрыла лицо ладонями, сотрясаясь от рыданий.
— Эй… эй… Никс, в чем дело?
Никс обернулась и обвила его руками за шею, рыдая, как недавно в разрушенном самолете. Но сквозь рыдания она что-то пыталась сказать ему.
— Там они работают над созданием лекарства, Бенни. Они пытаются. После того как мы отдали им результаты исследований, которые нашли в самолете, они надеются, что смогут изобрести вакцину. Думают, что смогут остановить эпидемию… победить болезнь…
— Но это же отлично, Никс, — сказал Бенни, гладя ее по спине.
Но она покачала головой.
— Никс? Что… что не так?
И внезапно он все понял.
Все вспомнил.
И это воспоминание острым клинком пронзило его сердце.
— Никс, — прошептал он, и его голос сорвался. — Никс… где Чонг?
Она прижалась к нему:
— Они пытаются, Бенни. Делают все возможное. Но… ему очень плохо. Он уже…
Никс умолкла, не в силах говорить.
Но Бенни больше и не мог ее слушать.
Они обнялись и бессильно опустились на колени.
Это был ад.
Лайла все хорошо понимала.
И что такое ад, Потерянная девушка знала не понаслышке. Она жила в нем всю свою жизнь.
Когда разразилась Первая ночь, она была совсем маленькой, но навсегда запомнила панику и бесконечное бегство. Пронзительные вопли. Кровь и смерть.
Она видела, как умерла мать в тот момент, когда ее сестра Энни с громким криком появилась на свет. Она помнила ужас и смятение других беженцев, когда ее мать вернулась оттуда, куда уходили человеческие души и откуда возвращались бездушные существа. Она помнила, что они сделали, что должны были сделать. Лайла вопила тогда до потери голоса. И эти вопли вдребезги разбили ворота в ад.
Она помнила, как жестоко обошлись с Джорджем Чарли Кровавый Глаз и Молот, а затем схватили своими грубыми руками ее и Энни. И приволокли в Геймленд.
Для боев в зомби-ямах.
Она помнила, как вернулась в Геймленд, чтобы спасти Энни, но ее там уже не было. Осталось лишь существо в обличье прекрасной маленькой Энни.
И Лайла помнила, что ей пришлось тогда сделать.
И помнила каждый день тех долгих одиноких лет, последовавших потом.
Ад?
Лайла знала, что такое ад.
Он не мог научить ее ничему новому и обмануть ее тоже не мог.
Она сидела на краю постели Чонга, наблюдая за странными аппаратами, подключенными к его телу, издававшими гудки и свист. Но с каждым разом гудки делались все реже, а свист напоминал легкий шепот.
Лайла сжимала ледяные ладони Чонга. Его глаза уперлись в потолок, но теперь они стали молочными, радужная оболочка превратилась в размытую мешанину коричневого, зеленого и черного оттенков. Зрачки были размером с булавочную головку, а белки глаз покрывала тончайшая сетка из темных сосудов.
С металлического изголовья кровати свисали флаконы для капельниц с лекарствами и химическими препаратами, из них по венам Чонга разливались какие-то неведомые вещества. На его руке виделось множество темных пятен от уколов. Слишком много уколов.
Лайла отказалась носить костюм химзащиты. Врачи предупредили, что в таком случае она рискует навсегда остаться в этом здании. Врачи не могли дать гарантий, что она выйдет из лаборатории здоровой. И, возможно, инфекция, которая поселится внутри ее организма, сможет довершить то, что не удалось «Жнецу» и другим опасным болезням. Окончательно стереть человечество с лица земли. Люди, работавшие в лаборатории, жили в изоляции, никогда не прикасаясь к открытым участкам кожи своих коллег, избегая даже рукопожатий. Целыми днями они носили костюмы химзащиты и раздевались, лишь оказавшись в непроницаемых капсулах своих спален.
Но Лайле не было до этого дела.
Если она заболеет и умрет, что с того?
Она знала, что будет не одинока в царстве смерти.
Она прислушивалась к гудкам аппаратов и мысленно требовала, чтобы Чонг боролся.
«Борись.
Не сдавайся».
— Не вздумай сдаться, глупый городской увалень, — прорычала она.
Но с каждым мгновением эти гудки, эти электронные признаки жизни делались все слабее и слабее.
И внезапно до нее донесся резкий и бесконечный гудок, исходящий от кардиомонитора.
Казалось, это был самый оглушительный звук на свете.
И лишь ее собственный бесконечный крик боли в душе был еще громче.
Похоже, ад все-таки сыграл с ней напоследок злую шутку.