Выражение его лица вполне подходит для настоящего момента. Озорством он умиляет и Тамару, и Ксюшу, виноват немножко, потому что задержался в ванной, а они тоже торопятся, и он готов признать вину, но по сути своей он мудр и твёрд — муж, отец, хозяин, добытчик, уважаемый и любимый.
— Ну что, бродяги, — говорит он, потирая ладошки, — соскучились, проголодались? Не знаю, как вы, а я — зверски, в-в-аф!
Ксюша — на полголовы выше отца, сочная, спелая — вот уж замуж собралась, но поглядим, поглядим, за кого попало не отдадим — притянув его широкой, в золотом пушке рукой (заслуженный мастер спорта!), чмокает в самое ухо.
— Ну вот, — уныло констатирует Игорь Васильевич, — разрыв перепонной барабанки. Ась? Вы чтой-то сказали?
Тамара обжаривает гренки с сыром, и их хлебный, избяной дух, смешиваясь с другим — горько-щекотным, дразнящим ароматом бразильского кофе, — вызывает такое слюнотечение, хоть плошку подставляй.
— Я всё-таки не понимаю… — мелодично тянет Тамара.
— Ась? — продолжая дурачиться, Игорь Васильевич наливает себе кофе в пол-литровую кружку, а из кружки в блюдце («Вы народ столичный, вы как хотите, а мы из Лопачей, мы оттеда»). — Чтой-то вы сказамши? Мы не понямши.
Подняв на жену смеющиеся глаза, он с привычным удовольствием отмечает, что и над этой его «собственностью» годы не властны: и кожа не увяла, и фигура будь-будь, да и сам молодец, что уговорил её ходить на теннис.
— Не понимаю, — курлычет Тамара, подставляя тарелку под новую порцию гренок, которыми аккуратно выстреливает финский гриль, — бегать по утрам прекрасно, но зачем же себя казнить? Десять километров…
— Двенадцать, матушка.
— Тем более.
— Казню, — говорит он, жуя, — но ведь и наслаждаюсь. Такой уж я «мазохист».
— Весь вопрос, мамочка, в мотивации, — со значением и актёрским наигрышем в голосе вещает Ксюша. — У нашего папочки правильная мотивация. — Это она намекает на тему отцовской диссертации — «Проблемы мотивации в деятельности спортсмена». Ксюша училась в девятом классе, когда отец защитился, она тогда спросила, что же такое эта мотивация. Игорь Васильевич подмигнул в зеркало — он выбирал рубашку, собираясь на банкет: «Мотивация — это когда то, что не доставляет тебе никакого удовольствия, ты делаешь, чтобы получить удовольствие». — «Как?» — «А вот так: тебе неохота сейчас долбить физику? А если я пообещаю, что выучишь — и получишь коробку конфет?» — «Па-а, всё бы тебе хохмить над глупым ребёнком. Ребёнок же всерьёз интересуется, что такое правильная мотивация». — «Правильная, — он значительно поднял палец, — это когда интерес, который ты преследуешь в спорте… и, преодолевая трудности, получаешь в итоге удовлетворение… совпадает с интересами твоего коллектива. И твоего государства». — «И государства?» — Она распахнула глазищи. «Естественно. Если ты в сборной страны, твоя деятельность тоже имеет государственное значение». — «А-а, так то в сборной». — «А туда надо стремиться, матушка. Как говорится: „В ранце каждого солдата лежит маршальский жезл“. Как здесь у тебя — чемпионская рапира». — Он указал на фехтовальный чехол с клинками, маской и прочим необходимым. Оксана выступала тогда уже «по кандидатам», но больше фасонила, мастерилась, чем старалась заработать мастерские баллы, как говорили, лень впереди неё родилась.
Игорь Васильевич, правда, в конце концов заставил её честно заслужить эти баллы, что помогло, когда она подала документы на факультет журналистики.
В тот год ввели конкурс аттестатов, и ей едва натянули среднюю четвёрку. Собравшись с визитом к заведующему кафедрой физкультуры, Игорь Васильевич оправдывал свой шаг тем, что фехтовальщиками университет не блещет, и готовенький мастер спорта должен там весьма и весьма прийтись ко двору. Он не был знаком с заведующим кафедрой, но полагал — и справедливо, — что имя его тому известно. Игорь Васильевич заранее скроил пристыжённую мину человека, иронизирующего над собой: мол, в таких вопросах мы, мужчины, с нашими достоинством, весом в обществе, всегда под каблуком у жён: единственное чадо, слёзы в три ручья… Заведующий его понял, обещал содействовать, только спросил — сам старый спортсмен, — не замандражит ли дочка во время экзаменов. «Моя-то? Ну нет, моя не замандражит».
На всякий случай, чтобы устранить малейшую нервозность, минимальнейший «мандраж», он провожал Оксану на каждый экзамен сам. Ради этого отказался от заманчивой командировки за океан, рекомендовал заместителя вместо себя. Провожал дочку на экзамены по любимому Калининскому проспекту, напоминавшему и деловые авеню, и вместе с тем, как ни странно, базар в большом селе Настасьино, на главной усадьбе колхоза. На том базаре паренёк из Верхних Лопачей бывал так же потерян и затолкан, как здесь, на Калининском вон тот растаращенный провинциал. Столичные жители энергично двигаются по прямой, провинциала же кидает зигзагами туда-сюда, и он ушибается то об каменное плечо, то об каменный локоть. Но не горюй, бродяга: если ты здесь зацепишься, твои дети, коренные, хоть и в первом поколении, москвичи, будут так же уверенно попирать эти плиты, отражаться в этих витринах, как сейчас Оксана Маковкина.