Кровь ударила Сьюзен в голову. И мысль в голове ее осталась только одна: «Вот это и случилось, только что». Ей сделали предложение. Тодд сделал ей предложение — сейчас, у школьного кафетерия, в ночь ее поражения. А следом пришла другая мысль: «Я еще не готова. И произойти это должно было не здесь».
— Ах, Тодд, — сказала она. — Я не знаю.
— Не знаешь, хочешь ли выйти замуж? Или не знаешь, хочешь ли выйти за меня?
— Вообще-то, и то и другое. Нет, забудь об этих словах. Я просто… ну, а разве мы можем?
Она и сама не поняла, о чем, собственно, спросила. Наверное, ей хотелось услышать, что из такой девушки, как она, может получиться хорошая жена. Хотелось понять, сможет ли Тодд стать хорошим мужем.
— В общем-то, да, — ответил Тодд и натужно улыбнулся. — Можем, если ты этого хочешь.
— Мой отец, — произнесла она.
— Я знаю, он человек старомодный, — сказал Тодд. — Я поговорю с ним. Я буду очень…
И тут Сьюзен поняла, какой ответ ей следует дать. Поняла, как следует поступить.
Она сделает шаг в будущее, пусть и неясное. Этой же ночью она и Тодд придут в ее дом и объявят о своей помолвке. И тогда она сможет говорить на языке, который позволяет сказать «нет». У нее появятся средства защиты.
— Мы можем, — сказала она. — Да. Вот уж что можем, то можем, правда?
— Конечно, — ответил, ласково усмехнувшись, Тодд. — Абсолютно и положительно можем.
Его осанка, эта прямая спина. Его прямолинейная, наторелая тоддовость.
— Мы можем сделать это, — повторила Сьюзен. — Да, конечно. Давай поженимся.
— Правда? Ты правда хочешь?
— Да. О да. И сразу же.
— Как это?
— Ну, сразу после выпускного вечера. Я спрячу вуаль под академическую шапочку, мы получим наши дипломы и прямым ходом направимся в церковь.
— Смешная ты, — сказал Тодд. — Тебе это известно? Ты такая смешная.
1969
Мэри записала на конверте, в котором пришел телефонный счет: «Больше я красть не буду». Дала письменный обет. Тем не менее красть она продолжала, хоть и не понимала — зачем. Она хорошо помнила самую первую кражу, совершенную ею в «Энглхартсе». Мэри понадобились пригласительные карточки для свадьбы Сьюзен, и она зашла туда, в отдел канцелярских товаров, посмотреть, найдется ли что-нибудь приличное или ей со Сьюзен придется ехать в Нью-Йорк. Продавщица, молодая и предположительно хорошенькая, — если бы удалось смыть с нее тональный крем, — показала Мэри образцы. Заурядный кремовый цвет, светло-голубой, желтоватая слоновая кость, еще один, невзрачный, в цвет автобусного билета. Каемочки из лилий, голубков, прозрачных белых колоколов. Нет, от «Энглхартса» проку не будет. Придется все-таки съездить со Сьюзен в город. Мэри поблагодарила продавщицу, сказала, что ей нужно подумать. Поднимаясь с кресла у прилавка, она прекрасно сознавала, какое впечатление производит: привлекательная женщина сорока без малого лет с добротной темно-синей сумкой в руках, грациозно отвергающая все, что предлагают ей продавщицы, вроде вот этой — девушки, заурядная миловидность которой износится быстро, вместе с молодостью. В свои молодые годы Мэри видела женщин таких, как она нынешняя: хорошо обеспеченных жен, которые благодушно, но твердо отказывались делать покупки в ближайших к их домам магазинах. Переходя канцелярский отдел, чувствуя, как прозрачный атлас ее комбинации с текучей легкостью облекает нейлон чулок, Мэри видела всю себя с такой ясностью, точно стояла где-то в стороне, точно была продавщицей, смотревшей, как статная, состоятельная женщина, которая восхитительно обертывает все свои подарки, покидает магазин, торгующий товарами не самого лучшего качества. Сердце Мэри пело, она ощущала спокойное, мерцающее удовлетворение, которое поднялось в ней, подобно волне, и тут же с быстротой, с какой разбивается об пол тарелка, сменилось неуверенностью в себе. Ее старшая дочь, признанная красавица, выходит замуж за красивого молодого человека, который вскоре отправится в Йель. Вырастить такую дочь — значит одержать настоящую победу, и однако же, как ни радовала она Мэри, удача Сьюзен, казалось, чем-то принижала ее. Мэри не давала покоя мысль о том, что, когда они вместе выходят на люди, она выглядит на фоне дочери какой-то подделкой. К тому же она подозревала, что Сьюзен находит ее жалкой и отчасти смешной. И Мэри напоминала себе, виновато, но с удовольствием, что королевой-то Сьюзен все же не выбрали. Приближаясь к выходу, она услышала, как продавщица закрывает книгу с образцами; услышала увесистый, глухой хлопок обложки. И остановилась, чтобы взглянуть на записные книжки с алфавитом, — ей вдруг пришло в голову, что Билли уже в том возрасте, когда такая ему может понадобиться. Записные книжки в «Энглхартсе» продавались и вовсе второсортные, с обложками из искусственной кожи, склеенные кое-как. Мэри стояла, хмуро разглядывая одну из них, в переплете из темно-красного пластика с тисненым позолоченым словом «Адреса», последнее «а» которого уже начало облезать. Вещица была столь неказистой, настолько недостойной Мэри, что даже брать ее в руки и то представлялось глупостью. Мэри огляделась по сторонам, убедилась — никто на нее не смотрит, и, почти не успев понять, что делает, сунула книжицу в сумку. Лоб ее горел. Спокойно и естественно она — высокие каблуки, жемчужные серьги — вышла из магазина, унося в сумке жалкую записную книжечку с прилепленным к ней ценником. Ценник, когда Мэри взглянула на него, сообщил, что стоит ее добыча девяносто девять центов.