Руки Сциллы упали вдоль тела. Она тяжело вздохнула:
— Я… так… устала.
— Я знаю, Ангел. Знаю. Теперь все хорошо. Спи. Я пригляжу за тобой. Спи.
Для Марши тело человека было открытой книгой, и он видел в нем каждую страницу и каждую строчку. Он понимал, что может без риска попытаться манипулировать ее подчиняющимися сознанию мышцами, теперь, когда жажда битвы ее покинула. Но это будет медленный и тонкий процесс, и если бы он попробовал сделать это раньше, она бы сопротивлялась и наверняка убила бы его за такую попытку.
Он изменил положение своих призрачных рук, заставляя те группы мышц напрячься, эти расслабиться, осторожно укладывая ее на пол. Ее глаз был теперь закрыт, лицо разгладилось, и сон овладел ею. Он положил ее, все еще приговаривая ее имя, все еще уговаривая ее заснуть, все еще обещая приглядеть.
Наконец Ангел вытянулась на полу в глубоком сне, и ангел мщения по имени Сцилла затих.
Марши присел рядом с ней, глядя на нее и пытаясь увидеть лицо Ангела за маской ангела. Он прикусил губу. Может быть, надо просто…
Он нерешительно протянул вперед невидимую руку и провел ею по лицу девушки.
Под его прикосновением демоническая маска стала исчезать штрих за штрихом, открывая гладкое бледное лицо красивой женщины лет около двадцати пяти. Выражение лица ее смягчилось, будто она каким-то образом узнала, что он сделал. Как зажженный после долгой ночи свет, заиграла на губах застенчивая полуулыбка.
Марши присел на корточки, на глаза его вдруг нахлынули неожиданные слезы. Она была так красива, что становилось страшно.
Он потянулся к ней, чтобы еще раз коснуться этого милого лица.
Этого не случилось. За спиной раздался шорох и глухой ухающий звук…
Кулак! Он совсем забыл про…
Осознание запоздало. Брат Кулак рухнул на него сверху, прямо на спину, и едва не сбил с ног.
Марши вскинул голову и вскрикнул — зажатый в костлявой руке Кулака нож глубоко вошел ему в спину. Он отчаянно дернулся, и по всем нервам ударила добела раскаленная боль, когда нож выдернули из раны.
Действуя на слепом инстинкте, он вскинулся назад, сбив нападающего до того, как тот смог ударить еще раз.
Он резко повернулся, ударил сверху коленом по руке с ножом, услышал приятный хруст хрупких костей Кулака. Старик зашипел от боли, нож вывалился из его пальцев.
Глухо выругавшись, Марши всунул одну из своих нематериальных рук в тощую шею Кулака и сдавил. Ненавидящие желтые глаза выкатились, будто хотели вырваться из орбит. Прорезь рта задергалась в беззвучной и бездыханной агонии.
Марши ощутил, что его собственные губы оскалились, открыв зубы в яростной усмешке. Пульс стучал у него в ушах. Адреналин красным горячим приливом шумел в крови, смывая все резоны и оставляя только единое желание — вытряхнуть жизнь из этой мерзкой твари, что извивается у него под коленом. Отомстить за Керри Иззак, за Ангела, за ее мать и за всех несчетных безликих невинных жертв, пострадавших от рук этой мерзости.
Призрачные руки сомкнулись вокруг позвоночника старика, и Марши собрался, чтобы вырвать эту струну из тела.
Он сделал вдох, готовясь…
Стать убийцей, теперь, когда может снова быть целителем.
Марши яростно взвыл от досады. Изменив хватку, он умело и быстро лишил Брата Кулака сознания. Но не жизни.
Потом он рухнул назад, ловя ртом воздух и трясясь от усилий, которые потребовались, чтобы взять чувства под контроль, и голова у него кружилась от того, как близко он был к тому, чтобы совершить убийство.
Через минуту он поднялся на ноги, ахнув от боли в спине, такой сильной, что она чуть не свалила его снова. Подавив стон, он закрыл глаза и собрался, потом неловко сунул невидимые руки себе за спину и закрыл рану. Боль он до конца убирать не стал: ее остатки будут напоминать, что надо быть осторожнее.
И что теперь? — спросил он себя, уныло оглядываясь.
Его взгляд все время притягивала спящая фигура Сциллы. Нет, напомнил он себе, не Сциллы. Ангела.
Вид у нее был очень мирный. Почти что — да, ангельский.
Но рано или поздно она проснется. И что тогда?
Ей нужно будет помочь, и, быть может, больше чем кому-либо другому в этом страшном месте, чтобы она могла преодолеть все ужасы, которые с ней сотворили. Очевидная работа по извлечению ее из тюрьмы этого экзота будет только началом медленного, долгого и болезненного процесса. Она много лет была вещью, и не меньше лет может занять ее возвращение к человеческому облику. Придется заставить Брата Кулака рассказать точно, что с ней было сделано, чтобы повысить шансы обратить изменения.
Это вернуло его мысли к поверженному тирану. Старый монстр пока что нейтрализован, но за ним надо будет внимательно следить — и для его собственной безопасности тоже. Должен быть способ предохранить его от смерти от рук тех, у кого более чем достаточно причин его убивать, и вытащить из него его секреты, пока он еще жив.
При мысли об этом Марши пришло в голову, что он обязан кое-чем Брату Кулаку за доказательство аксиомы его Клятвы о том, что даже самая мерзкая человеческая жизнь имеет свою ценность. Как бы ни был отвратителен Брат Кулак, он нашел способ вернуть смысл в жизнь бергманских хирургов.
Может, и так, но Марши надеялся, что это невольно сделанное добро будет терзать этого сукина сына до самого смертного часа.
Надо будет сообщить Салу Бофанзе, дать ему знать, что его мечта может быть спасена хотя бы частично. И дать знать другим, что Эффекта Кошмара больше нет.
Много еще чего надо будет сделать. Вся Ананке нуждается в его услугах. Первые на очереди — безрукий мужчина, дрожащая женщина в шрамах и одноглазый мальчик, которых уже коснулась тень смерти. А потом кто его знает, сколько еще других.
Какой бы огромной ни казалась эта работа, Марши знал, что лечить раны тела будет быстро и легко по сравнению с ранами духа. Эти займут у него больше всего времени на лечение.
У него.
До него дошло, что он думает, будто всю эту работу делать ему. И кровь его похолодела от ледяной волны сомнения.
Не слишком ли долго он был просто механиком по мясу? Не утратил ли хватку? Не выйдет ли так, что годы пьянства, апатии и отрешенности превратили его навсегда в то, чем он был до сего дня?
Он потянулся вверх, и невидимые пальцы коснулись висящего на разорванной рубашке серебряного значка. Сначала это была его гордость и надежда, потом проклятие и позор, и наконец — символ издохшей мечты.
А теперь?
Может ли быть, что это его шанс начать снова собирать жизнь воедино, но по-другому? Встретил ли он своего рыцаря в сверкающих доспехах в виде серебряного ангела по имени Сцилла, и она вошла в его жизнь необратимым изменением, как он вошел в жизнь Мерри?
От таких мыслей становилось неспокойно. Он знает, где он, и что должен делать. Пока что этого достаточно.
Полный страданием мир ждал облегчения после крушения старого порядка.
Он подошел и подобрал свои руки. Лучше сразу начать собирать осколки.
3 Диагноз
Сегодня этот день.
Но Марши, судя по его виду, не был ни особенно к нему готов, ни особенно рад. Он сгорбился на скамье у себя в камбузе, поставив локоть на стол и положив подбородок на серебряную ладонь. Вторая чашка Утреннего кофе стояла перед ним на столе, но он ее лишь пригубил.
Еще перед ним лежала клавиатура, и на ее экране были файлы ведения пациентов, которых он лечил на Ананке.
Судя по вниманию, которое он ей уделял, панель можно было бы и выключить. Он прикрыл глаза, взор его был обращен внутрь. Мысли ушли далеко от текущей работы, пробегая по будущим дням и отскакивая обратно, не доходя до конца, — как мошки, которые летят к свету, но остерегаются приблизиться.
Трудно было поверить, что всего три недели прошли с того дня, как он увидел ангела в отведенной ему комнате в госпитале Литмена. За это короткое время с ним случилось больше, чем за три предыдущих года.