И эти три слова остановили время. Она вздрогнула. Вдруг под ногами ощутилась твердая почва, которую она так отчаянно искала, чтобы построить новую жизнь. Место, где можно встать, где можно воистину начать все снова. И глубоко зарытые в этой почве — останки Сциллы, бессильной и неспособной больше восстать.
Время пошло снова, когда Джон неожиданно накрыл своей рукой их соединенные руки. Ангел уставилась на три руки, две сверкающие серебром и одну черную с розовым, потом подняла глаза на лицо Джона. И холодок пробежал по ее телу, когда она поняла, что он делает.
К ее удивлению, Джон ничего об этом не сказал. Он только сжал их руки на миг, тайком улыбнулся ей, потом отпустил и поманил к себе двух незнакомцев.
Она так и осталась сидеть с открытым ртом. Неужели он не скажет Марши, что он сейчас сделал?
Марши стоял, держа руку Ангела в своей и чувствуя себя решительно странно. Сказать то, что он сказал, — это был как пройти сквозь долго бывшую непроницаемой дверь в новый и неопределенный мир, и пройти совсем другим человеком.
Он знал, что жест Джона имеет какое-то особое значение, но Джон не дал ему шанса спросить. Вместо этого он подозвал к себе Сала и Милу.
— Ангел, — сказал он своим нормальным доброжелательным голосом. — Этот джентльмен — начальник нашего дока, доктор Сал Бофанза. Эта прекрасная леди — его коллега, доктор Мила Продареск. Они приземлились час назад и очень хотят с тобой познакомиться, пока не улетели обратно.
Бофанза поклонился Ангелу, будто приветствуя королеву.
— Честь для меня.
Мила кивнула и одобрительно улыбнулась, потом заговорщицки подмигнула.
Марши встряхнулся, выходя из полузабытья.
— Вы улетаете? Вы же только что прилетели!
Сал хитро прищурился, потом ответил:
— Остановились на ремонт. Как только нас тут чуть подлатают, мы тут же летим внутрь системы.
— Чего такая спешка?
Марши снова увидел на лице Сала прежнюю улыбочку — «Есть у меня секрет».
— Я слишком долго был в отпуске, Гори. Время тащиться на работу.
— В институт?
— Нет, возглавить Внешнюю Зону Медуправления.
— Слушай, это отлично! — воскликнул Марши, хватая его за руку и тряся. Потом он нахмурился, вспомнив о последствиях повышения Сала. — А что будет с институтом и программой?
— А что с ними такое? — невинно спросил Сал. Марши набрал побольше воздуху и сказал:
— Мы не можем продолжать все, как было.
— Да? — спросил Сал с вежливым интересом. — А почему?
Марши лихорадочно задумался, пытаясь вложить в несколько слов все, что узнал за последний месяц. С чего начать?
С начала.
— Мы с самого начала пошли не той дорогой, дав отрезать себя от главного русла медицины. Позволив перебрасывать себя с места на место.
— Ни одна больница не хотела, чтобы вы у них оставались, — напомнил Сал. — Жестоко было бы заставлять вас быть там, где вас не хотят.
— Может быть, но эта уступка ничего не дала для того, чтобы с нами и с тем, что мы умеем делать, как-то смирились. Когда мы перешли на график, это навсегда закрепило наше положение парий. Отделило нас друг от друга и от всех остальных и убедило нас, что никем другим мы уже быть не можем. Мы не пытались выстоять, и потому обратились в бесконечное бегство.
— Может, ты и прав, — терпеливо согласился Сал. — Теперь мы знаем, что график ввели главным образом для того, чтобы вами легче было командовать. Это, правда, не отменяет факта, что задуман он был для того, чтобы вы могли помогать людям в как можно большем числе мест.
— Ага, и посмотри, чем это обернулось! — отрезал Марши. Он поскреб подбородок, заставляя себя успокоиться. — Нас использовали, потому что мы позволяли себя использовать. А другие… — Он задумался, уверенный, что есть ответ на возражение Сала. — Ладно, может быть, нас все еще слишком мало, чтобы поступать по-другому. Но Господи, этот график настолько нас дегуманизировал, что мы только и делали, что отбивались от желания совершить самоубийство. Помнишь Ивана? Грейс? Джозию?
Он встряхнул головой, не давая себе переживать над страшными потерями времени, потенциала, жизней.
— Я думал раньше, что они оказались слабы. Но самоубийство — это куда более человеческая реакция, чем показали все остальные. Мы согласились на дегуманизацию. Мы привыкли к ней — я к ней привык — настолько, что не мог себе представить, как жить по-другому.
Сал стоял, скрестив руки на груди, явно не убежденный.
— Так как еще можно было бы это организовать?
Марши пожал плечами:
— Должна быть какая-то золотая середина. Многие из нас, в том числе и я, не готовы прыгнуть двумя ногами обратно в главный поток. Мы слишком завязли. Может быть, для нас нужны какие-то базы, откуда работать. Наше место. Центральные клиники или госпитали, которые будут нашей базой. Оттуда мы можем работать, а другие врачи пусть приезжают к нам и с нами свыкаются. Теперь, когда Эффекта Кошмара больше нет, а мы получили хорошую прессу, это должно стать проще. Даже когда мы будем работать на выезде, будет куда вернуться.
— Ты думаешь, это важно? — спокойно спросил Сал.
Марши поглядел на окружающие лица. На Джона, первого своего друга за многие годы. На лица стоявших в двери, чьи жизни оказались неразрывно сплетенными с его, хочет он того или нет. На Ангела, которая улыбнулась ему. На Сала и Милу, его старейших и уцелевших друзей. Еще был Рафаэль Моро, а где-то в туманном прошлом — женщина по имени Делорес Истербрук, которая на время спасла его от отчаяния. Ответ на вопрос Сала был так очевиден, что даже трудно было себе представить, как ответ столько лет мог от него ускользать.
— Да, — ответил он с неколебимой уверенностью. — Нам нужно, чтобы нас окружали люди. — Нахлынули воспоминания о Кулаке, и он знал, что даже из этого странного общения извлек что-то ценное. Это Кулак показал ему, как опасно и разрушительно давать кому-то контроль над своей жизнью. Старый негодяй был такой крайностью, что даже безмозглый алкоголик не мог не понять урока.
Он рассмеялся.
— Черт возьми, нам даже враги нужны будут. Мы слишком долго были на холоде, Сал. Пора вернуться домой.
Сал серьезно кивнул, внимательно глядя темными глазами.
— Кажется, ты все отлично продумал, Гори.
Марши был удивлен. Да, так казалось. Но лишь потому, что он наконец начал рассчитывать наперед, а не бездумно тащиться по течению. Не важно, что его вытащили на берег против его воли. Важно то, что он смог оставить это позади и найти новые горизонты пошире дна очередной бутылки. Где-то по дороге нашлись ответы, которые никогда не приходят к отвергающим сам факт существования вопросов.
— Правду тебе сказать, — добавил Сал, — мне кажется, что ты и должен дальше руководить этой программой.
Марши уставился на него. Надо было предвидеть, что это будет, но он слишком был занят тем, чтобы дать Салу понять то, что он сам еще только постигал. Он покачал головой.
— Только не я.
Сал поднял бровь:
— А почему?
— Не хочу.
— Мне нужна более серьезная причина, — терпеливо сказал Сал.
Марши набрал побольше воздуху и произнес это вслух:
— Потому что я остаюсь тут, на Ананке. Здесь теперь мой дом.
И было приятно это сказать, и иметь в виду буквально то, что сказал. Странно, как каждое новое обязательство только увеличивало чувство освобождения.
И странно, что Сал толком не удивился. Людмила ухмыльнулась и ткнула его в бок. Марши нахмурился, чуя заговор.
Он повернулся и в упор глянул на Джона, который только развел одной рукой и попытался сделать невинное лицо. Марши он не обманул. Джон час говорил с Салом и Милой, и прежнее его выступление показало, что у него что-то свое на уме.
Поглядев на Ангела, на ее улыбку, он обрадовался, что это сказал.
— Ну и что? — донесся сзади голос Сала.
— Ну и что? — повторил он, оборачиваясь. — В каком смысле «ну и что?»
Сал пожал плечами:
— Так будешь руководить отсюда. Я согласен, что в каждой обитаемой зоне нужны один-два из вас. Один нужен здесь. Ты уже здесь. И база тут будет не хуже всякой другой.