Манакель зарычал, подумав о мертвых братьях. Он не допустит, чтобы его обещания оказались пустыми. Воин поднялся на ноги и окинул взглядом лес в поисках чего-то, на чем он смог бы выместить злость. Армия деревьев, похожих на часовых, тихо шелестела на ветру. Они ничем не отличались от сотни тех, которые Манакель миновал за последний час, огромные копья, за чьими игольчатыми ветвями скрывалось небо. Деревья стояли неподвижно, пока мир вокруг них сходил с ума. Манакель ненавидящим взглядом уставился на ближайшее из них.
— Я превращу тебя в пепел, — дерево не шелохнулось, даже не вздрогнуло. Его кора оставалась все такой же гладкой, будто издеваясь над Расчленителем.
Манакель взревел, нажал активационную кнопку на цепном мече и бросился к дереву. Схватив оружие двумя руками, он погрузил лезвие в ствол. Адамантиевые зубья оружия зарычали, пережевывая дерево, по доспехам Манакеля забарабанили щепки. Заорав от ненависти, он вырвал клинок и ударил обратным ударом. Он продолжал бить снова и снова, оставляя в дереве глубокие шрамы.
— Падай! — прорычал Манакель сквозь стиснутые зубы. Отбросив меч, он принялся колотить по стволу кулаками. После каждого сокрушительного удара в коре оставались вмятины, но дерево и не думало падать. Но Манакель продолжал бить его, не слыша хруста костяшек. Он изо всей силы ударил снова, на этот раз головой. По стволу побежала трещина, и, пошатнувшись, Манакель упал на колени и пришел в чувство.
— Император, даруй мне успокоение, — с трудом дыша, прошептал Манакель.
Но Император не слышал его.
Мимо лица Манакеля просвистело деревянное копье, которое, оборвав его воспоминания, погрузилось в землю возле останков Лаххеля.
Он зарычал и, поднявшись на ноги, обернулся в сторону нападавшего. В двадцати шагах от него стоял человек. Оторопь частично затмила гнев Манакеля, пока он разглядывал его. Ему было не больше тридцати терранских лет, на нем была лишь зелено-коричневая цвета повязка из шероховатой шкуры какого-то зверя. На шее висели нанизанные на связанные лианы птичьи черепа и небольшие кости. Тело увивали тугие мышцы, кожу покрывали грубые татуировки и шрамы. Хотя и впечатляющий, воин не превосходил размерами обычного человека, в нем не было следов генетического усиления или других улучшений. Он не смог бы разорвать Лаххеля и остальных.
— Убирайся, и будешь жить, — рявкнул Манакель, не желая попусту терять время.
Воин что-то гневно прокричал на языке, который Манакелю не приходилось ранее слышать, и, словно примат, выпятил челюсть и сплюнул на землю, подчеркивая слова.
— Не ввязывайся в бой, в котором не победишь, дикарь, — мышцы Манакеля напряглись в ожидании.
Воин закричал и метнул в него еще одно копье.
Манакель зарычал, проследив за полетом оружия. На этот раз воин не собирался промахиваться. Он позволил копью удариться о наруч. Оно отлетело на землю, кремневый наконечник раскололся о броню. Манакель почувствовал, как в нем закипает кровь, будто магма в вулкане. Он оторвет этому жалкому человечишке руки. Космический десантник сделал шаг вперед, но остановился, успокаиваясь. Человек не имел никакого значения. Ему нужно отыскать отделение, отомстить за братьев.
— Покажи. Покажи, кто виновен в этом, и останешься цел, — голос Манакеля походил на рокот домны, когда он указал на труп Лаххеля.
Воин принялся вопить и кричать, затем достал пару клинков и бросился в атаку.
— Значит, смерть, — Манакель стоял на месте, не шевелясь на протяжении трех вдохов, которые понадобились человеку, чтобы пробежать десять шагов. Потом одним плавным движением он выхватил нож и метнул его. Тот попал человеку прямо в грудь, заставив его перевернуться в воздухе, и вырвался из спины. Дикарь умер еще до того, как коснулся земли.
В воздухе запахло свежей кровью, приветствуя Манакеля знакомым ароматом старого друга. Он принюхался и вздрогнул, стараясь взять себя в руки. Он не позволит крови слабака заставить его сердце биться чаще. Манакель собирался уже повернуться обратно к Лаххелю, когда вокруг него раздалась оглушительная какофония воинственных кличей.
Орда варваров, одетых в такие же обноски, как и тот, с которым он только что расправился, ринулась на Манакеля со всех сторон. Прикрывая лицо от града копий, полетевших в его сторону, он насчитал почти сотню.
« Лаххель. Они пришли за Лаххелем», — догадка полыхнула в мозгу Манакеля, подавив все сознательные мысли и разрушив остатки его самообладания.
— Вам его не взять! — проревел Манакель, надвигаясь на дикарей. Он все же отомстит. — Я убью вас всех. Я выслежу ваших матерей и перебью ваших сыновей. Я оборву ваш языческий род и утоплю ваш жалкий мир в крови.
Выплевывая литании ненависти, Расчленитель сорвался на бег и бросился на самую большую группу нападавших. Он врезался в их ряды и в одно мгновение разбросал людей во все стороны. Манакель плечами откидывал людей, других сшибал с ног мощными обратными ударами и давил упавших ботинками. Каждый карающий удар ломал кости и обрывал жизни. Манакель не слышал их воплей, он не слышал ничего, кроме рева собственного сердца. Он кричал, наслаждаясь вкусом дикарской крови, забрызгивавшей его лицо и затекавшей в рот.
« Жить — значит убивать. Жить, чтобы убивать — значит принадлежать роду Крови».
До этого момента смысл высокопарных слов капеллана Зофала ускользал от Манакеля. Он ухмыльнулся от безумного наслаждения, не замечая дубин, которые колотили по его броне, словно ливень, и секущих ударов, оставлявших царапины на его щеках и лбу. Манакель продолжал убивать. Растопыренными пальцами они пробивал тела дикарей с той же необузданной яростью, с которой цепной меч вгрызался в плоть. С неослабевающей энергией он потрошил и давил, убивал и снова убивал. Мертвые громоздились вокруг него, пока он не оказался по колено в крови и расчлененных телах. Но он не останавливался, не замедлялся. Поднимая тела павших, Манакель бросал их в тех, кто пытался убежать. Никто не уйдет от его гнева.
Тамир недоверчиво смотрел, как великан истребляет охотничью группу. Он никогда раньше не видел, чтобы что-то настолько большое двигалось так стремительно. Великан был плавным, как вода, и наносил удары с силой, достаточной, чтобы расколоть камень. Но его шкура была тверже любой скалы. Как он сможет убить то, что нельзя проткнуть копьем или ранить клинком?
Тамир зарычал, разозлившись на собственную слабость. Он нашел этих багровых великанов уже мертвыми, израненными и разорванными на куски животными, на которых он охотился с детства. Этот великан также умрет, даже если ему придется задушить его голыми руками.
Ра’д поступил глупо, вызвав великана на поединок. Этот выскочка хотел заполучить себе всю славу от убийства. Его непомерная гордость и детские мечтания стоили жизни всем воинам под его тотемом. Тамир посмотрел на пропитанную кровью траву, чувствуя, что влага просачивается в землю. За подобное требовалось отомстить.
Проведя клинком по груди, Тамир попросил у гор даровать ему сил и приготовился повести свою охотничью группу на великана. Он шагнул вперед, как почувствовал чье-то прикосновение. Он зарычал от такой непочтительности, но, обернувшись, заметил на себе взгляд Аббаса. Глаза старика были белыми, как луна, в них смешались страх и почтительность. Тамир одернул руку и оглядел старика, его злость ушла так же быстро, как вспыхнула. Если бы это был кто-нибудь другой, он бы счел, что из-за старости тот совсем лишился храбрости и убил бы за трусость. Но Аббас давно доказал силу своего сердца больше любого другого, с кем рядом приходилось сражаться Тамиру. В отваге старика не приходилось сомневаться.