— Нечего сказать, любезно вы ее встретили. А она?
— О, она держалась так спокойно, так непринужденно, точно мы находились в салоне баронессы Дессу.
— Но в конце концов вы ей все-таки что-то сказали?
— Да разве я помню, что именно…
«Ой ли?» — спросила я только. Он слегка покраснел, но возразил: «Столько воды утекло… прошло двадцать лет…» Понятно, голубчик, значит, тебя надо растормошить.
— Хорошо. Вы можете представить себе сейчас, как она сидит в кресле?
— О да, это я вижу. Она отбросила журнал на столик и, скрестив руки на затылке, откинулась, почти легла на спинку глубокого кресла, вызывающе выпятив грудь и насмешливо поглядывая на меня из-под полуопущенных ресниц. Она как бы подначивала меня — другого слова не подберу.
— Понимаю. Хотела вывести вас из себя.
— Да, вы правы — а! вспомнил, я закричал: «Что вы здесь делаете? Как вы меня нашли? С кем вы приехали?» Она невозмутимо ответила: «Одна. Я приехала к вам. Мне дали ваш адрес в «Альянсе». Это было последней каплей.
— Почему?
— Как почему? Ведь это означало, что «Альянс», а значит, все вокруг будут знать, что приехала Бала Корнинская! Совсем одна! При том, что ей восемнадцать лет! Она пустилась в плавание на пароходе и теперь явилась в Грецию! Для того, чтобы увидеть меня! Я воскликнул: «Вы соображаете, что делаете, или нет?» Она безмятежно улыбалась: «Я вас предупреждала». (Молчание.) Сначала я не понял. Предупреждала о чем? О своем приезде? «Но вы мне ничего не писали!» Она пояснила: «Я предупреждала вас, что вы напрасно считаете меня ребенком». Ее улыбка была полна самодовольной иронии, меня так и подмывало схватить ее за руки и трясти до тех пор, пока она не запросит пощады. Нет, вы только подумайте! Какая дерзкая выходка!
— Так вы и сделали?
— Что — встряхнул ее? Нет. Я даже вскочил — но стал расхаживать… (усмехается), вернее, попытался расхаживать взад и вперед, потому что закуток был так мал, что я на каждом шагу натыкался на мебель и в конце концов мне пришлось сесть. Вид у меня, наверное, был совершенно дурацкий.
— Без сомнения. А дальше?
Иногда я почти восхищаюсь собой. Восхищаюсь своей терпеливостью — она нужна, и я ее проявляю, когда, несмотря на добрую волю пациента, его внутреннее сопротивление так велико, что приходится буквально клещами тянуть из него каждое слово, а в результате извлекать какие-то совершенно несущественные детали. Бедняга, он тут ни при чем: в такие минуты мой метод напоминает детскую игру, когда удочкой с магнитом на конце ребенок наудачу выуживает металлических рыбешек. Улов бывает самый разный (карп, омар, а то и старый башмак), но подсознание начеку — оно удерживает самое главное. Впрочем, в конце концов придет черед и этому главному.
Казалось, он ищет в памяти.
— Дальше? Ага! Естественно, у меня вырвался вопрос: «Где вы остановились?» Ее улыбка стала еще более вызывающей, если только это было возможно. «Здесь, само собой». — «В этой гостинице?» — «Мои чемоданы стоят в комнате по соседству с вашей».
Довольно неожиданно он рассмеялся.
— Вы помните «Пайзу»?
— «Пайзу»?
— Фильм Росселлини. О войне в Италии. О Сопротивлении.
— Помню. Но при чем здесь этот старый фильм?
Он сделал странный жест — развел руки в стороны, потом быстро сблизил их, хлопнул одной ладонью о другую и стиснул пальцы, как бы безмолвно произнося: «О ужас! Сжальтесь надо мной!»
— Припоминаете?
— Что именно?
— Этот жест? Жест маленького монашка. Самое забавное место в фильме. Когда три союзнических офицера, — католический священник, пастор и раввин, — являются на постой в монастырь капуцинов, расположенный в самом сердце Абруцких гор. Они представляются монашку, и он вдруг понимает, что третий из них еврей… Как он задохнулся, с каким ужасом и негодованием посмотрел и как стиснул руки, а потом как поспешно зашагал, путаясь в рясе, чтобы оповестить обитателей монастыря о чудовищной новости… Когда я вспоминаю эти стиснутые руки и расширенный от ужаса взгляд, я покатываюсь от хохота.
— Теперь и я вспомнила, но зачем вы мне все это рассказываете?
— Потому что именно так расхохоталась Бала, когда я не удержался от такого взгляда и такого жеста. Я подумал о ее дерзкой выходке и о скандале, который это повлечет за собой. Здесь! В той же гостинице, что и я. В соседней комнате!
— Что же вы сделали?
— Больше ничего. Просто стиснул руки. Но она, очевидно, заметила, что я побелел как полотно, потому что она встала, взяла меня за руки и потянула к себе, принуждая подняться: «Пойдемте, прогуляемся в порту. Там мы поговорим и разберемся во всем, что произошло».