Ладно, вернусь к своей повести. Как вы уже, наверное, заметили, она до сих пор укладывалась в рамки реального времени. То есть, пока я ехал на вездеходе, ждал вертолета, летел в поселок и трясся в мотоциклетной коляске, мне нечего было описывать, и я предавался воспоминаниям. Но теперь, кажется, надвигаются кое-какие события, поэтому придется ускорить повествование. Вообще, я с самого начала собирался писать детектив, но увлекся воспоминаниями. Наверное, я плохой писатель: я пишу о том, что мне самому интересно, и забываю про читателя.
Кажется, мы скоро подъедем к моим апартаментам, поэтому я, если позволите, вкратце опишу свое посвящение в вечные люди, чтобы уже окончательно закрыть тему воспоминаний.
Перед посвящением нужно было отработать неделю на благо общества, и меня отправили в помощь часовому на охранной вышке Интерната. Мне даже выдали форму и автомат. Форма, правда, оказалась великовата: штаны гармошкой нависали над сапогами, рукава пришлось заворачивать, а каска наползала на глаза. С автоматом меня также постигло разочарование. Выяснилось, что всем охранникам выдают холостые патроны, потому что стрелять в малолеток категорически запрещено, даже при попытке к бегству.
Настал тот день, когда я поднялся на вышку. Впервые я увидел Интернат с высоты птичьего полета, и сверху он мне уже не казался таким огромным и беспредельным: весь он был передо мной как на ладони. Днем я забавлялся тем, что высматривал в бинокль знакомых девчонок, а по ночам - шарил прожектором по окнам. Только в свое окно я избегал светить даже мимоходом: мне отчего-то неприятно было высвечивать безлюдную пустоту своей комнаты.
Накануне посвящения выдался теплый безоблачный день. Я в последний раз дежурил на вышке. Мой наставник дремал в тени широкого прожекторного рефлектора, поручив мне "бдеть в оба". Бдеть было не за чем и не за кем: нарушителей днем, как обычно, не предвиделось, а девушки, спасаясь от злого полуденного солнца, высовывали из бассейна только головы, оставляя под водой более интересные части тела.
Меня одолевала скука, и я стал думать о предстоящем посвящении в вечные. Мне пришла в голову необычная мысль: став бессмертным, я не смогу вполне распоряжаться собой, потому что у меня не будет возможности лишить себя жизни. Сегодня, теперь и сейчас - последний день, когда у меня есть выбор между жизнью и смертью. Мысль о лишении себя жизни на пороге вечности необычайно взволновала и возбудила меня. Мне словно предлагали на выбор: в одном варианте - взойти на Олимп, поправ мирские ценности, вспыхнуть яркой звездой и ослепить своим светом самих богов, и в другом - вечно идти по проторенной дороге, по наезженной колее, дыша в затылок тем, кто всегда будет впереди тебя. Впервые перспектива вечной жизни показалась мне не такой заманчивой, более того, она угнетала меня своей безысходностью.
Мне пришла в голову сумасшедшая мысль: спрыгнуть с вышки. Но это обязательно нужно было сделать, добравшись до ее вершины. "Это-очень-важно, - стучал в моих висках настойчивый голос, - это-очень-важно-это-очень..." Не долго думая, я забросил автомат за спину и полез по скрещенным металлическим реям наверх. С обзорной площадки вершина казалась совсем рядом, но на самом деле до нее было не меньше десяти метров: именно эта вышка, в отличие от других, была высокой, потому что на ней стояла радиоантенна. Подниматься вверх по крестовинам было неудобно, но у меня не было ощущения, что я совершаю глупый поступок. Напротив, сердце мое трепетало от осознания того, что я делаю нечто экстраординарное, на что не способны остальные люди.
Через семь минут я достиг вершины и очутился на крошечном, полметра в диаметре, пятачке, из которого стрелой уходил в синее небо красно-белый шпиль. Здесь, на высоте, дул прохладный ветерок, и, казалось, он вот-вот подхватит меня и унесет в неведомые дали. Передо мной расстилались пологие зеленые холмы, на которых можно было различить миниатюрные кудрявые деревца и шоколадные фигурки лошадей. А дальше... Неожиданно для себя я увидел на горизонте, за последним холмом, зубчатые силуэты небоскребов. Это был Каальтенград, тот самый город, который с детства мне казался бесконечно далеким и волшебно-сказочным и в котором я давно мечтал побывать... Да, я никогда не был в Каальтенграде и даже не видел его издали! И я никогда не был в сотне других замечательных городов, не говоря уже о заморских странах. Черт побери, я нигде не был и ничего не видел! Эта мысль моментально протрезвила мой ум и вселила в меня жажду жизни. Я быстро спустился обратно на площадку, радуясь удачному окончанию своей авантюры. Мой наставник так и не проснулся он сладко спал с открытым ртом, чуть похрапывая. До сих пор мне часто снится сон: на фоне пронзительно-синего неба я лезу вверх по бесконечной вышке, чтобы увидеть с ее недосягаемой для непосвященных вершины нечто волнующе-важное и дающее сокровенное знание, а снизу раздается сопение и храп охранника. Когда храп становится совсем громким, я просыпаюсь и с досадой вижу, что храплю я сам...
Но вернусь к событиям тех дней. На посвящение в вечную жизнь собрались все, кто получил аттестат, одиннадцать человек. Не было только Игора. Его родители прислали накануне письмо, в котором писали, что он сильно простужен, и просили для него разрешения пройти обряд посвящения не в интернатском храме, а в местном. Директор дал такое разрешение. Об Игоре, кстати, я теперь вспоминал все меньше и меньше, а если и вспоминал, то без любви, как о человеке, оставившем друга.
Процедура посвящения держалась в тайне, и никто из нас не знал, что нам предстоит. По одному нас заводили в специальную комнату за алтарем, а тех, кто приобщился к вечным, выводили через другую дверь, и не было никакой возможности расспросить их о том, что произошло. В какой-то момент одна девочка стала испуганно нашептывать остальным, что случайно подсмотрела, как первого посвященного вынесли из ритуальной комнаты на носилках, но в это никто не поверил...
Я был пятым. Меня завели в заветную комнату. Посередине нее была установлена высокая деревянная виселица, упиравшаяся в потолок. Под ней стоял табурет, по бокам - два священника. Этот ритуальный антураж не вызвал во мне ни возвышенного трепета, ни страха, только интерес. Я почему-то был уверен, что со мной не сделают ничего плохого, и когда мне сказали снять рубашку, встать на табурет и засунуть голову в петлю, я с улыбкой повиновался, воспринимая это как ритуальную игру. "Опусти руки, сын мой," - сказал один из священников. Я опустил руки по швам, и он стал читать заповеди:
Заповедь первая. Не строй иллюзий. Заповедь вторая. Ни о чем не жалей. Заповедь третья. Ни в чем себе не отказывай. Заповедь четвертая. Жизнь имеет смысл только если она вечна.
Презирай смертных. Заповедь пятая. Сруби засохшее дерево, добей умирающего. Заповедь шестая. Убей в себе страх.
В этот момент второй священник выбил из-под моих ног табурет. Это было так неожиданно, что в первый момент я безумно удивился...