- Это... Это... Это моя встреча... встреча с читателями! - выдавил я из себя, наконец, сквозь радостное хрюканье и ржание.
- Я тобой... тобой... я тобой горжусь! - расхохоталась Лина, набрасываясь на меня сверху.
Пока мы валялись в истерике по полу, машина выехала за город, и шум толпы остался далеко позади. Мы успокоились и сели обратно на скамью.
- О чем ты думаешь? - спросила Лина.
Я сразу понял, что она хочет спросить, о чем я думаю перед смертью.
- Что мы, наконец, с тобой вместе, - ответил я. - А ты?
- Кто на самом деле похитил Игора? - спросила она.
- На самом деле? - переспросил я. - На самом деле мы об этом никогда не узнаем.
- Почему? Ты думаешь, его похитили, чтобы спасти или... - она задумалась, не закончив фразы.
- Скорее всего, это было сделано, чтобы изменить общий ход событий, - ответил я, поразмыслив. - Его исчезновение очень многое изменило...
- Да, пожалуй, - согласилась Лина.
Фургон въехал на Фабрику смерти. Несколько поворотов - и остановка. Последняя и окончательная. Блок газовых камер. Дверцы распахнулись. Я спрыгнул на землю и подал руку Лине. Нас окружала небольшая толпа охранников в парадной форме: черные плащи, синие шарфы, белые перчатки, на ремнях в серебряных ножнах - тонкие кортики. Человек тридцать. Вид у них был отчего-то торжественный. Двое из переднего ряда молча протянули мне блокноты с ручками, за ними потянулись остальные.
- Вы чего? - удивился я.
Лина толкнула меня в бок.
- А, ну да, - дошло до меня. - Как же без этого?! Последний автограф "живого классика"... Пока он еще жив.
Я взял блокнот, подышал на задубевшие на морозе пальцы и написал: "Люди уходят, книги остаются. Я к вам еще вернусь, когда вы откроете мою повесть". Перечитав, остался недоволен: получилось как-то выспренно. Следующему я написал короче, опустив первое предложение. Гораздо лучше. Когда я писал третьему, руки стали опять мерзнуть, и запись еще больше укоротилась: "Я к вам еще вернусь". Всем остальным я написал совсем уже коротко: "Я еще вернусь"...
Последним человеком, протянувшим мне листок бумаги, был оператор газовой камеры - простой с виду мужик в синей спецовке, с крупным лицом и кудрявой светлой шевелюрой. Сомневаюсь, что он читал мою книгу. Скорее всего, он попросил автограф "за компанию". Я прислонил слегка замусоленный листок к его твердому плечу и написал: "Почитателю моего таланта с последним приветом и наилучшими пожеланиями". Вышло довольно пошло, но оператор остался доволен. И я за него - тоже... Аккуратно опустив листок в нагрудный карман, он быстрыми ловкими движениями раскрутил тяжелое запорное колесо на железной двери и отошел в сторону, пропуская меня с Линой в камеру. Не удержавшись от секундной слабости, я обернулся на пороге и помахал пришедшим проводить меня поклонникам на прощание рукой. Некоторые приподняли правую руку, большинство ответило сдержанным кивком.
Глухой скрип, отдающийся, как в бочке. Полоска света, мелькнув, пропала. Дверь захлопнулась. Тишина. Едва уловимый запах прелого сена. Темно так, что не видно даже себя. Я нащупал руку Лины, притянул ее к себе, наши губы слегка соприкоснулись - и тут же плотно слились в долгом поцелуе, длинном, как вечность...
Где-то сверху шепотом запели форсунки, дыхание перехватило, грудь стала легкой, легче воздуха, голова пошла кругом, я упал, не выпуская из рук Лину... Нет, не упал, провалился в темноту и пустоту - тело не ощутило удара...
темнота темнота темнота пустота пустота пустота и все и все и все и все меня нет меня нет меня нет меня нет меня нет меня нет меня нет но но но но если я знаю если я знаю если я знаю что что что меня нет значит значит значит я есть нет не я не я не я не я просто есть просто есть просто просто просто без тела без головы без туловища без ног без рук без костей без крови без без без без просто есть просто просто просто есть есть есть
лечу лечу лечу свет далеко свет ближе свет больше еще еще еще свет свет свет много много много свет свет свет свет свет стены стены стены свет свет свет окна окна окна большие большие большие много много много звезды звезды звезды звезды звезды звезды миры миры миры миры миры миры миры окна окна окна закрашены окна окна окна заклеены окна окна окна зарисованы окна окна окна рисунки животные рисунки люди рисунки свет рисунки звезды рисунки
лечу лечу лечу картина картина картина виселица виселица человек распухший распухший распухший посиневший язык язык наружу наружу наружу человек всматриваюсь всматриваюсь всматриваюсь каальтен каальтен каальтен всматриваюсь всматриваюсь всматриваюсь оживает оживает оживает хватает веревку веревку подтягивается подтягивается поднимается поднимается поднимается цепляется цепляется цепляется за перекладину за перекладину за перекладину подтягивается подтягивается бросает бросает бросает ноги ноги ноги вверх вверх вверх бросает бросает изгиб изгиб подъем переворотом садится садится садится на перекладину на перекладину на перекладину смотрит смотрит смотрит освобождает петлю петлю петлю освобождает на шее на шее на шее освобождает освобождает петлю петлю вертит шеей шеей шеей вертит вертит
говорит говорит говорит ты станешь станешь станешь пеплом пеплом пеплом ты будешь будешь будешь кумиром миром миром тебя тебя тебя почтут как бога бога ты будешь в вазе вазе стоять стоять стоять во всех во всех церквях а я а я а я вновь обрету покой
говорю говорю говорю нет нет нет я буду буду буду ветром ветром ветром я стану стану стану раскачивать тебя плевал я на кумиров кумиров миров миров я буду ураганом я буду буду буду и я с земмлей сравняю все трубы трубы трубы все фабрики разрушу разрушу рушу рушу я фабрики разрушу смертей смертей смертей я буду буду буду я стану стану стану я стану ураганом я стану ветром ветром
лечу лечу лечу под виселицей виселицей виселицей в окно окно окно пустота пустота пустота пустота пустота темнота темнота темнота тяжесть тяжесть тяжесть тяжесть тяжесть боль боль боль боль боль боль боль грохот грохот грохот грохот грохот муть муть муть муть тяжесть тяжесть боль боль боль грохот грохот муть муть тяжесть боль боль грохот грохот муть тяжесть боль грохот муть дрожь тепло свет
Я очнулся на ленте транспортера, уходящей в печь. Голова разламывалась от боли, перед глазами расходились красные и черные круги. Тело было ватным. Ноги овевало жаром приближающегося огня... Я с трудом перевалился на бок и скатился с транспортера... Боль в боку... Не делать лишних движений... Слабость... Лина! Где Лина?!
Я вскочил, пошатнулся и упал... Снова встал, теперь не так резко. Лина! Я бросился вдоль транспортера... Лина!!! Ее тело было совсем уже близко от огня, на бледных щеках мерцали отсветы пламени. Я взял ее на руки, ноги подкосились, но я удержал ее из последних сил, опустил на бетонный пол. Лина, ты не должна, ты не можешь умереть! Ты спасла меня своим поцелуем и ты обязана выжить сама! Я люблю тебя, Лина! Я прижался ухом к ее груди и услышал тихое дыхание - она жива! Я радостно рассмеялся и тут же заплакал, обезумев от счастья. Пусть она без сознания, пусть она в коме, но главное - она ЖИВА!!!
Лина жива и я люблю ее! Ко мне сразу вернулись силы. Да, мы будем жить! Вы пытали нас током, травили газом и жгли в печи, но вы не убили нас, потому что любовь вечна! Рухнут империи, падут кумиры, умрут старые боги, придут молодые, состарятся и тоже умрут, но наша любовь будет вечной, потому что она вне времени!
Я пнул ногой дверь крематория и вышел во двор. Охранник отшатнулся и застыл, онемев. Я нес Лину на руках через всю фабрику - люди выбегали из бараков нам навстречу и молча вставали по краям живым коридором. Все смешалось в этой общей толпе: смертники и охрана, надзиратели и обслуга, - теперь это были просто люди.
Не сбавляя шага, я подошел к воротам, и они раскрылись передо мной. Я почувствовал на себе взгляд, обернулся и увидел, что из амбразуры охранной будки на меня смотрят молодые и ясные, полные жизни и восторга глаза. Я улыбнулся им и вышел за ворота. Над тундрой вставало Солнце.
апрель-май 1998