Так вот, когда Главный в тот день пригласил меня сесть в его кабинете в глубокое кожаное кресло, передо мной предстал расслабленный мудрый человек, не грозный громовержец Зевс, облаченный в строгую черную форму с тремя золотыми молниями регалиями руководителя могущественного ведомства, - но тихий домашний философ в сером шерстяном костюме свободного покроя, при галстуке, но в мягких отороченных мехом тапочках. Всем своим видом он давал мне понять, что меня ожидает не совсем официальное задание.
Для начала он попросил меня изложить ему в деталях свою биографию - я подробно рассказал про Интернат, про училище Вечного контроля, про Высшую школу "Кобра" (контроль за браком) и про свою работу инспектором Вечного контроля. Он остался недоволен.
- Даты и другие факты я могу узнать из вашего личного дела, - сказал он твердо, но без раздражения, тоном строгого, но терпеливого наставника. - Расскажите мне про своих учителей, коллег, друзей и девушек.
Это было несколько неожиданно. Зачем ему знать про моих друзей и девушек? Кто-то настучал на меня? Или наоборот, кто-то из моего окружения попался на чем-то серьезном и бросил на меня тень? Я взял себя в руки и рассказал о всех людях, оставивших какой-либо след в моей жизни. Рассказ занял около двадцати минут, и я ждал, что Главный меня прервет, но он слушал внимательно, хотя по его непроницаемому лицу трудно было сказать, насколько ему все это интересно.
- Все? - спросил он меня, когда я остановился.
- Все, - кивнул я.
- Вы женаты?
- Нет.
- Почему? - бесстрастно спросил он.
- Считаю, что молод для такого решительного шага.
Он пристально посмотрел на меня глубоко впечатанными в глазницы темно-карими глазами. В них промелькнула какая-то важная, но непонятная для меня мысль. Он надолго замолчал, а затем спросил:
- Как по-вашему, когда у вечного человека кончается молодость?
- Затрудняюсь ответить, - честно признался я. - Но думаю, лет в семьдесят.
Мой ответ его, похоже, мало интересовал, потому что он тут же, без всякого перехода, сказал:
- Вы поедете с инспекцией на сорок шестую фабрику смерти. Проверите выполнение плана ликвидации. Учтите, что на территории этой фабрики находится один особо важный секретный объект, в который вы не должны совать свой нос. Этот объект подчиняется непосредственно президенту, и если вас уличат в том, что вы им интересуетесь, вам крупно непоздоровится. Вы меня поняли? - пристально посмотрел он на меня.
- Я вас понял, - кивнул я.
Кажется, мы на самом деле друг друга поняли.
- Что вы знаете про доктора Морта? - спросил он.
Я удивился, но не подал вида. Уже несколько лет по Комитету вечного контроля ходили слухи о том, что в лазарете одной из фабрик смерти существует некий таинственный доктор Морт, который ставит опыты над людьми, причем не только над "бабочками", но и над вечными. В последнее время про него даже появились анекдоты. Типичная легенда. Никаких официальных сведений про Морта мне, естественно, не встречалось, поэтому в разговоре с Главным его не должно было, по идее, существовать.
- Абсолютно ничего, - благоразумно ответил я.
- Прекрасно, - кивнул головой Главный. - Все что о нем услышите - доложите мне.
Он встал. Аудиенция была окончена. Я вышел из кабинета в смятенных чувствах. С одной стороны, Главный оказывает мне честь, доверяя неофициальное задание: было ясно как день, что он хочет проверить, существует ли на сорок шестой фабрике человек, которого называют "доктор Морт", а с другой сторны, он недвусмысленно дал мне понять, что если меня уличат в выведывании особо важных государственных секретов, он отдаст меня на растерзание контрразведки. Если я выполню задание и не засвечусь, меня, возможно, ждет повышение по службе, а если не выполню или засвечусь... Об этом лучше было не думать. У "кобры" всегда должна установка на победу. Только вперед - и только к успеху!
Послышался шум лопастей. Я открыл глаза и увидел подлетающий вертолет. Пилот приземлил его всего в двадцати шагах, и я разглядел, как он, не выключая двигателя, машет мне рукой. Придерживая рукой фуражку, я поднялся по сброшенному мини-трапу в крошечный пассажирский отсек - и пожалел, что по совету директора не принял валидол: в кабине меня встречали с объятиями Игор и Аллина, тот самый Игор, с которым я прожил в одной комнате в Интернате все свои детские годы, и та самая Аллина, которая была моей первой девушкой и которую я давно уже похоронил в своих мыслях, считая ее погибшей. Они усадили меня на сидение и, подперев с обеих сторон, принялись радостно пихать в бок и строить рожи. Говорить мы друг другу ничего не могли из-за сильного шума. Но, может, и к лучшему: это был тот момент, когда слова излишни. Я был так возбужден, что на какое-то время забыл и про свою миссию, и про то, куда направляюсь, и про предстоящую встречу с директором, и про зловещего доктора Морта, которого мне предстояло разыскать, все поглотила сиюминутная радость момента, светлая и безоглядная, как в детстве.
Я смотрел в безумно красивое лицо Лины и удивлялся, как мало оно, в сущности, изменилось. Да, оно приобрело черты завораживающей женственности, но выражение его было все тем же, хитро-озорным и добродушным одновременно. Все те же прямые темно-русые, с медным отблеском волосы, кончики которых у плеч игриво завиваются наружу, те же прозрачно-серые в голубизну глаза, те же загнутые вверх уголки губ и те же едва заметные ямочки на щеках. Именно такой она жила в моей памяти четырнадцать лет. Если с ней и произошли изменения, то только в лучшую сторону: на смену детской заостренности черт пришли мягкость и грация, и теперь она стала еще более притягательной. Эта властная притягательность по-прежнему заключала в себе непреодолимую силу, но не казалась мне такой волнующе-опасной, как в тот далекий памятный день, с которого начались наши непростые отношения.
Нам было тогда по тринадцать лет. На уроке зоологии Лина стояла у прикнопленной к доске карты мира и показывала места обитания различных млекопитающих. Каждый выход Лины к доске был для меня праздником: я давно был к ней неравнодушен, и когда она отвечала урок, стоя перед классом, мог не стесняясь рассматривать ее стройную фигуру. Несколько раз я даже собирался мысленно раздеть ее, но не решился: мне почему-то казалось, что учитель сразу заметит по моему взгляду, чем я занимаюсь.
Чтобы остальные ученики не скучали, учитель заставлял нас задавать Лине вопросы. Карта висела высоко, а указка была короткой, и когда Лина показывала ареал обитания какого-нибудь гризли, ей приходилось вытягивать руку вверх, платье натягивалось на ее фигурке, изгибы тела обрисовывались предельно четко, и у меня сладко замирало сердце. Подавляя в себе предательскую дрожь возбуждения, я поднял руку, и когда учитель обратил на меня внимание, сказал: "Хочу увидеть, где живет белый медведь".
Лина поднялась на цыпочки - ноги ее вытянулись из-под короткой юбки, из которой она выросла еще два месяца назад - и я мысленно застонал... В этот момент случилось невероятное: она услышала мой внутренний голос, резко отдернула от карты, как от горячей плиты, протянутую вверх руку, полуобернувшись, метнула в меня насмешливо-веселый взгляд, ткнула указкой в Австраллию и с вызовом посмотрела на меня. Под хохот класса наши глаза встретились, и от зрачков к зрачкам словно прошла электрическая дуга - мы поняли друг друга и почувствовали между собой некую волнующую таинственную связь.