Теоретически, как узнал Рис, общество на Плоту было бесклассовым. Ранги Ученых, Офицеров и так далее были открыты любому, положение определялось не рождением, а только способностями. "Классы" Плота вели свое происхождение от распределения обязанностей Команды на легендарном Корабле и обозначали только род деятельности и степень полезности, а не власть или положение. Так что Офицеры не были правящим классом. Они служили остальным, неся тяжкое бремя ответственности за поддержание порядка на Плоту. С этой точки зрения Капитан был самым несчастным человеком, несущим на своих плечах тяжелейший груз.
Поначалу Рис, чей жизненный опыт ограничивался знакомством с жестокими условиями Пояса, был готов верить тому, чему его вполне серьезно учили, и списывал высокомерную жестокость Дова и прочих на молодость. Но когда круг его знакомств расширился, а опыт - формальный или неформальный - обогатился, он пришел совсем к другому выводу.
Несомненно, что юноша из неофицерского класса мог стать Офицером. Но, как ни странно, такого никогда не случалось. Прочие классы, отстраненные от власти иерархическим правлением Офицеров, отвечали тем же и основывали свою власть на чем могли. Так, работники Инфраструктуры превратили подробности конструкции и функционирования Плота в тайну, известную только посвященным, и при недовольстве их лидеров - людей вроде Деккера, знакомого Паллиса - могли показать свою власть, ограничив снабжение водой или пищей, перекрыв канализацию и вообще остановив функционирование Плота любыми из сотни доступных им способов.
Даже Ученые, сам смысл существования которых, казалось, состоял в приобретении знаний, не остались в стороне от этой борьбы за власть.
Ученые были необходимы для самого существования Плота. В таких случаях, как его перемещение, предотвращение эпидемий, перестройка секций, знания Ученых и дисциплина их мышления были незаменимы. А без традиций, которые старательно сохраняли Ученые, традиций объяснявших, как устроен мир и каким образом могут выжить в нем люди, хрупкая сеть общественных и материальных взаимоотношений, без сомнения, развалилась бы за несколько тысяч смен. Рис уяснил себе, что Плот удерживает от падения вовсе не орбита Ядра, но отношения между людьми.
Так что на Ученых лежала огромная, почти священная ответственность. Но, отметил Рис, это не мешало им использовать свои бесценные знания в личных целях, поступая при этом не более щепетильно, чем любой рабочий Деккера, перекрывающий канализацию. На Ученых лежала традиционная обязанность обучать каждого нового работника, независимо от класса, и они обучали - до определенного, среднего уровня. Но только ученикам Науки, таким как Рис, позволялось пойти дальше простых фактов и увидеть воочию древние книги и инструменты...
Знания были скрыты. Поэтому только люди, близкие к Ученым, имели представление о происхождении человечества, даже о природе самого Плота и Туманности. Прислушиваясь к разговорам в столовой и в очередях. Рис пришел к заключению, что люди были озабочены размером выдаваемого на смену пайка или результатом псевдоспортивных соревнований больше, чем томами исследований о выживании расы. Они вели себя так, будто Туманность была вечной, а Плот незыблем.
Эти люди были невежественны, следовали моде, своим прихотям и словам ораторов - даже здесь, на Плоту. Что же касалось человеческих колоний вне Плота - рудника Пояса и, возможно, легендарных, затерянных миров Костяшников - там, как Рис знал по собственному опыту, представления о прошлом человечества и устройстве мира сводились к историям более чем фантастическим.
К счастью для Ученых, большинство учеников, принадлежащих к другим классам, подобное положение дел вполне устраивало.
Например, будущие Офицеры весьма презрительно относились к занятиям и страстно мечтали о том дне, когда им наконец позволят окунуться в водоворот жизни и ощутить сладость власти.
Так что конкуренция Ученым не грозила, но Рис сомневался в мудрости их политики. Даже Плот, куда более обустроенный и пригодный для жилья, чем Пояс, и тот уже начал испытывать недостаток в ресурсах. Недовольство усиливалось, а поскольку у большинства людей не хватало знаний, чтобы они могли оценить вклад более привилегированных классов, эти классы все чаще служили мишенью для нападок.
Это напоминало горючую смесь.
Рис сознавал, что узурпация знания имела еще одну отрицательную сторону. Наделение фактов ценностью делало их священными, неприкосновенными, а потому Ученые тряслись над старыми распечатками и, как заклинания, бормотали обрывки мудрости, доставленной сюда Кораблем и его Командой. Они не желали, а сможет, и не могли даже предположить, что существуют какие-то факты вне этих пожелтевших страниц и что - только тише - в древних фолиантах могут оказаться неточности и ошибки!
И все же, несмотря на все свои вопросы и сомнения, Рис сознавал, что смены, проведенные на Плоту, были самыми счастливыми в его жизни. Как полноправный ученик, он не просто листал красивые книжки с картинками. Теперь он сидел на уроках вместе с другими учениками, и его занятия приняли последовательный характер. После лекций Рис мог часами сидеть над книгами и фотографиями. Он никогда не забудет выцветшую картинку из одной потрепанной папки - фотографию голубого края Туманности.
Голубого!
Рис не мог оторвать глаз от этого чудесного цвета, такого чистого и холодного, как он и представлял себе.
Сначала Рис, чувствуя себя неловко, ходил на занятия с учениками на несколько тысяч смен моложе его, но, к недоброжелательному удивлению своих наставников, юноша быстро прогрессировал. Вскоре он догнал остальных, и ему позволили присоединиться к классу самого Холлербаха.
Холлербах вел семинары очень живо и увлекательно. Отложив в сторону пожелтевшие страницы и древние фотографии, старый Ученый требовал от своих слушателей самостоятельности мышления в развитии идей, которые он излагал при помощи слов и жестов.
В одну из смен Ученый заставил каждого ученика смастерить простейший маятник - гирьку из тяжелого металла, привязанную к куску веревки, - и измерить период колебаний по зажженной свече. Рис установил свой маятник, ограничил размах несколькими градусами, как посоветовал им Холлербах, и тщательно сосчитал колебания. Краем глаза он мог видеть Дова, сидевшего через несколько скамей от него и вяло производившего необходимые действия. Как только Холлербах отводил свой свирепый взгляд, Дов, видимо скучая, подталкивал качающуюся перед ним гирьку.