— Нужно только добавить, что соединение прозрачной умственной материи с данным эйдосом в уме вечно. А потому-то сложность умственных реальностей иная по сравнению с чувственной сложностью. Чувственная сложность — это отношения частей к целому. Сложность умственных реальностей — это отношение целого к другим целостностям, которые в нем, а он в них.
— Тогда можно сказать, что неопределенное отнюдь не везде достойно только презрения. Равно как и то, что по своему смыслу могло бы быть понято как бесформенное, если оно имеет целью подчиняться тому, что раньше его, и совершеннейшему. Например, душа есть нечто более неопределенное по сравнению с умом, и тем не менее она может вполне ему подчиниться. И если умная материя подчинена Нусу, то она уже не есть нечто само по себе неопределенное. Материя становящихся вещей постоянно имеет все разные и разные эйдосы. Материя же вечных вещей постоянно остается само-тождественной.
Здешняя материя, пожалуй, противоположность той, так как здесь она только отчасти все и только отчасти одно и то же в каждой отдельной вещи. Поэтому раз одно выталкивает другое, то ничего и не остается в ней пребывающим. Поэтому она в чувственном мире и не самотождественна постоянно. А там, в умственной реальности, она есть все одновременно.
Поэтому вполне правыми следует считать тех, которые утверждают, что материя есть сущность, если это говорится об умной материи. Лучше же сказать, сущность, мыслимая вместе с находящимся при ней эйдосом, целостна, то есть как материя и эйдос, одновременно пребывающие в свете. Тогда понятно и то, почему делим и неделим одновременно эйдос.
— В самом деле, умственная реальность, с одной стороны, совершенно и окончательно неделима сама по себе. С другой же — как-то и делима И если части удалены друг от друга, то также деление и удаление в уме есть аффекция материи, поскольку последняя и есть то, что в данном случае раздельно. Если же эйдос, оставаясь множественным, неделим, то многое, находясь в едином, существует в материи, будучи формами этого единого. Такое единое, данное как многое, надо мыслить разновидным и многообразным.
— Таким образом, материя в чувственном мире является образом материи в Нусе и Универсальной Душе. Материя в нашем чувственном мире есть мрак в смысле своей абсолютной неопределенности, бесформенности, поскольку она инаковость по отношению к Душе, которая самоутверждается в ней, в своей внешней множественности. В этом смысле чувственная материя есть фатальное порождение дерзающей души. Но умственная материя, в отличие от чувственной, обладает жизнью и мышлением. И потому-то она есть подлинная сущность бытия.
— Вот так ум мыслит о себе самом и из себя самого. В этом смысле он есть то, что он мыслит, он же есть те реальности, которые существуют в нем и тождественны с ним. Ум и мыслимые им реальности — одно и то же. Абсолютный Ум содержит все истинно реальное в себе, как семя содержит потенции. Но если ум есть мышление находящегося в нем, то он есть имманентный ему эйдос в том смысле, что Ум как целое есть целосовокупность эйдосов. Или иначе говоря, Ум есть эйдос эйдосов.
— Активность и природа сущего и ума тождественны: реальное и активность реального есть ум, а мысли суть эйдос реального и активность его. Все это неотделимо друг от друга.
— А что касается чувственного мира, то он — образ умственного. В этом образе раздробленные эйдосы существуют, борются, отрицают друг друга, в то время как в прообразе — все во всем. Пространства, например, в умственном мире находятся одно в другом, а в чувственном мире они разделены, могут сталкиваться, конфликтовать.
…Я внезапно оказываюсь в Темноте. Это действительно Темнота — она вне меня сверху и снизу, она — внутри меня. Темнота, дышащая Темнотой. И я неожиданно слышу Голос:
— Однажды некий юноша, изучающий математику, решил покинуть свой родной город и отправиться на поиски великого Знания. Его учитель посоветовал ему идти на юг и сказал при этом:
— Узнай значение павлина и змеи.
Над этими словами и размышлял юноша в дороге. Достигнув конца дороги, он в самом деле увидел змею и павлина, которые о чем-то беседовали. Юноша приблизился к ним и спросил, о чем они говорят.
— Мы сравниваем наши достоинства, — ответили они.
— Продолжайте, прошу вас, — сказал юноша, — это как раз то, что меня чрезвычайно интересует.