Титан внезапно замолчал. Я хотел задать несколько корректирующих вопросов, но в этот момент на дисплее вновь появился странноносый. Он уставился на меня, затем подмигнул:
— Не нужны никакие вопросы. Зачем?.. Понимание приходит само — не сразу, осторожно, с опаской, но само… даже неглупым компьютерам. Искусство не задавать поспешных вопросов, — о, как это грациозно и, кстати, выгодно. Ну, так вот: духовную, внутреннюю атмосферу Ликополя, где прошли детские годы и юность Плотина, нельзя правильно и полно понять и оценить, забывая о духе магии и колдовства в атмосфере римского общества.
Сюжеты, связанные с действиями магического характера, с волшебством и колдовством, встречаются очень часто в античных литературных религиозно-философских и исторических сочинениях. Сфера магии оказывалась довольно многообразной — существовала магия профилактическая, медицинская, теургическая. Орфики, например, были убеждены в магической, скрытой внутри камней силе. В римской медицине было широко распространено мнение, что те или иные камни (малахит, янтарь, агат) оказывали большое влияние на здоровье человека, его психику и даже жизнь.
Но особенно распространилась магия в III веке. И это несмотря на то, что императоры принимали чрезвычайно суровые меры против магов и соучастников магических действий вплоть до казни на кресте, смерти на арене амфитеатра от диких зверей и даже сожжения заживо на костре. Никому не дозволялось держать у себя книги по волшебству, а в случае их обнаружения такие книги надлежало сжечь. Но как ни странно, к оккультному искусству сами императоры обращались довольно часто…
Тут странноносый радостно захохотал, чуть вытягивая вперед бледные, сухие губы. Потом задумчиво провел пальцем по лбу и очень серьезно добавил:
— И это совершенно понятно и правильно. Каждое могучее государство, каждый здоровый общественный организм должны всячески бороться с мракобесами, колдунами, волшебниками, мистиками, экстрасенсами и прочей подозрительной публикой. Им нужно почаще рубить головы и вырывать языки, ломать руки и ноги, снимать с них кожу… чтобы не смущали народ ненужными… возможностями. А что касается слабостей императорских, то они ведь люди и, естественно, слабы…
…Мне было лет шестнадцать или семнадцать, когда я случайно подслушал разговор отца с Кассием. Кассий тоже был богатым вольноотпущенником и торговцем, довольно часто ездившим в Рим. Оттуда привозил он всегда самые последние столичные слухи и сплетни.
Я сидел в соседней маленькой комнатушке для слуг — я часто здесь прятался, чтобы не попасть на глаза отцу. Передо мной лежала книга, но я рассеянно смотрел на прекрасный в пурпуре закат. Что-то мешало мне сосредоточиться. Голоса из соседней комнаты усиливались. Рокот Кассия перекрывался иногда визгливым голосом отца.
Я понял, что Кассий рассказывает о внезапной смерти Каракаллы, которая последовала после каких-то действий магов.
— Клянусь Митрой, мне сообщил об этом Онесифор, — ты с ним встречался, он достойный отец семейства и заслуживает доверия. По его словам, некоторые аламаны сами, не таясь, утверждали, что это они наслали на императора чары и потому сделался Каракалла безумным и невменяемым.
Где-то заскребла мышь. Голоса замолчали. Разливали вино. Затем Кассий продолжил:
— Так как император был болен не только телом, но и духом, страдая от явных и неявных болезней и от ужасных видений, и часто думал, что его преследуют отец и брат, вооруженные мечами, поэтому он вызывал духов, чтобы найти какое-то лекарство от всего этого. Среди духов он вызвал также дух своего отца и дух Коммода. За исключением духа Коммода, другие духи ничего не сказали.
— Что… — прошептал отец, понижая голос.
— Сказал же Коммод следующее: «Ближе держись к справедливости, которую от тебя требуют боги за Севера», — затем еще какие-то слова, а в конце он сказал так: «Скрывая болезнь, трудно вылечиться». Но даже Коммод не дал императору какого-либо совета.
— Да, — протянул отец, — богов нельзя обмануть.
— Ему не помог даже Серапис, несмотря на многие просьбы и постоянную настойчивость императора Он воссылал свои моления, жертвы и обеты даже и к богам чужеземным, и многие посыльные спешили туда и сюда каждый день, неся что-либо. Он прибыл к ним и сам, надеясь преуспеть, если предстанет пред богами лично. И он исполнил все обеты, но не достиг ничего, что помогло бы его здоровью.
Я уже почти не слышал последних слов, не замечая, как подергиваются все чаще веки и выступает на лбу холодный пот. Я вдруг ощутил внутри себя пульсирующий холод. Закололо в левом боку. Правой рукой нащупал обрывок старого пергамента: там пять строк: