В этих ultimis verbis – весь Плотин. Кроткая улыбка… «Я еще жду тебя», то есть: я не хотел умереть, не увидев тебя, мой последний друг, единственный ученик, который остался со мной. Но ты очень долго не шел! Из‑за тебя мне пришлось замедлить свой уход.\14\
Чувство Божественного присутствия… Если философствовать – значит учиться умирать, то сейчас я осуществляю высший философский акт: я стараюсь, чтобы то божественное, что есть во мне, вознеслось навстречу тому божественному, что есть во вселенной. В своих последних словах умирающий Плотин не употребляет каких‑то особых терминов. Не упоминает о Едином, о Благе, даже о Духе. Его последние слова – это почти банальная фраза, это «отдаю Богу душу», облеченное в терминологию стоиков. Это все равно, что сказать: моя душа сейчас сольется с Мировой Душой. Но все наследие Плотина позволяет нам уловить за этими простыми словами мистический смысл: слившись с душой вселенной, душа Плотина будет созерцать Дух Божий и его неизреченный источник, абсолютно простое Благо. И нам вспоминаются прекрасные и странные формулировки в описании Божественного присутствия:
«Ты уже не говоришь больше: до этих пределов – это я. Отбросив «до этих пределов», ты сам стал Всем. Ты и раньше Им был… Став кем‑то, перестаешь быть Всем, отрицаешь его. И это продлится до тех пор, пока не отбросишь такое отрицание. Ты становишься больше, отбрасывая все, что не является Всем. Если ты от этого откажешься, Все явится тебе»
* * *
Семнадцать веков отделяют нас теперь от Плотина. И современная история все ускоряет свой бег, унося нас непоправимо далеко от мудреца, одиноко умирающего на вилле в Кампании. Огромная пропасть зияет между ним и нами. И все же, когда мы читаем некоторые страницы «Эннеад», что‑то пробуждается в нас, какой‑то отзвук в глубине нашей души. Прав был Бергсон, говоря о зове мистиков: «Они ничего не просят, и однако получают. Они не нуждаются в призывах, они просто существуют; их существование – это зов». [35]
Но зову Плотина современный человек не доверяет. Пленительный, как пение сирен, – не обманчив ли он, не опасен ли? Современный человек боится, что его мистифицируют. Марксист, позитивист, ницшеанец или христианин, – он отрицает мираж «чисто духовного». Он открыл силу материи, могущество всего этого низшего мира, который Плотин считал слабым, бессильным, близким к небытию. Симона Вейль писала: «Очереди за продовольствием. Совершить что‑либо легче при наличии низкого, а не высокого мотива. Низкие мотивы придают больше энергии, чем высокие. Встает проблема: как передать высоким мотивам энергию, свойственную низким?» [36] Эту мысль уже высказывали Николай Гартман («Категории бытия и ценности тем слабее, чем они возвышеннее») и Макс Шелер («Низшее изначально наделено силой; высшее бессильно»). [37] Пусть Плотин отказывается, если хочет, отождествлять себя со «смешанным началом», с «животным в человеке». Современный человек знает, что именно из этого смешанного начала Плотин черпает ту энергию, которая поддерживает его умственную деятельность. Современный человек открыл могущество социальных, психологических, биологических и материальных инфраструктур. Марксизм и психоанализ раскрыли перед ним механику мистификации: человек, который считает, что преодолел человеческую природу, – лишь игрушка низших побуждений и хочет уклониться от работы и от действия.
Эта критика «чисто духовного» несет в себе нечто здравое. Слишком часто принимался за истинные ценности камуфляж, потребный для защиты классовых предрассудков и психологических отклонений. Но, думаю, я показал в данной работе, что, несмотря на некоторые формулировки Плотина, его мистика, какою он жил, не является «способом бегства». Он был так же открыт для других, как и для Духа.
Кроме того, критика «чисто духовного» должна вести к подлинному очищению духовной жизни, а не к отрицанию целой области человеческой действительности. Бергсон видел верно: мистическое переживание есть универсальный и в высшей степени значительный феномен. Даже если этот феномен достигает полноты только с приходом христианства, тем не менее он определенно присущ всему человечеству, и плотиновский опыт – один из самых ярких тому примеров. Если он вызывает в нас отклик, то потому, что в человеческой действительности заложена латентная возможность мистической жизни.
35
H. Bergson, «Les deux Sources de la Morale et de la Religion», Paris, 1939, P. U. F., p. 30.
37
M. Scheler, «La Situation de l'Homme dans le Monde», Paris, 1951, p. 85 (et p. 84, la citation de N. Hartmann).