Мать, закрыв глаза, сидела в шезлонге. В бунгало было так тихо, что Сюзанна слышала ее хриплое, прерывистое дыхание.
Пришел капрал вместе с женой. Они все видели. Они принесли горячий рис и жареную рыбу. Капрал, как всегда, заговорил первым. Он сказал, что рис и рыба на столе наверняка остыли, вот он и принес все горячее. Его жена, которая обычно не задерживалась в бунгало, прикорнула с ним рядом в углу гостиной. Они наконец поняли, как все изменилось после возвращения хозяев из города, и в их глазах появилось тупое голодное выражение. Они надеялись, что мать подаст им хоть какую-нибудь надежду на то, что они и дальше будут есть. И конечно, только ради них час спустя после отъезда Жозефа мать решилась заговорить. Она посмотрела на них и обратилась к Сюзанне:
— Садись, надо доесть.
Лицо у нее было красное, а глаза словно остекленели. Сюзанна принесла ей чашку кофе и таблетку. Капрал и его жена смотрели на нее так, как месяц назад она сама смотрела на лошадь. Она выпила кофе и проглотила лекарство.
— Тебе не понять, что это такое, — сказала она.
— Но он же не умер…
— Я и не жалуюсь. Ему больше нечего было здесь делать, я уже ничего не могла для него придумать.
— Он будет приезжать.
— Самое ужасное, что…
Рот ее кривился так, словно ее сейчас вырвет.
— Самое ужасное, — повторила она, — что у него нет никакого образования, и я не представляю себе, чем он мог бы заняться, совершенно не представляю.
— Она поможет ему.
— Он бросит ее, он сбежит отовсюду, как сбежал из всех школ, куда я его отдавала. Только я одна могла бы его удержать.
Сюзанна помогла ей раздеться и сделала знак капралу и его жене, чтобы они уходили. И только в постели мать начала плакать, плакать так, как не плакала еще никогда, словно лишь теперь по-настоящему осознала свое горе.
— Вот увидишь, — рыдала она, — это только начало. Не понимаю, почему он не пальнул в меня дробью перед отъездом, ведь у него это так хорошо получается…
Ночью у матери случился приступ, от которого она чуть не умерла. Но и это тоже было только начало.
* * *Сюзанна думала о Жозефе. Он стал совершенно другим человеком, и дело тут не в этой женщине и не в его отъезде. Она вспоминала о том, что произошло два года тому назад. Как раз на следующей неделе после того, как рухнули плотины.
В тот день возле бунгало остановился новенький блестящий автомобильчик. Жозеф вместе с Сюзанной вышли на веранду и оттуда смотрели на него. Из автомобиля вышел мужчина среднего роста, брюнет в пробковом шлеме, ничем особо непримечательный. Под мышкой он нес портфель. Решительной походкой он направился к бунгало. Стоял июль, время большого прилива и время инспекций. Именно в эту пору землемеры слетаются на равнину. За это им платят солидные деньги и обеспечивают их автомобилями. Они никогда не приезжают на автобусе.
— Здравствуйте, — сказал мужчина. — Где ваша мать? Я бы хотел с ней поговорить.
— Вы землемер? — спросил Жозеф.
Мужчина стоял у веранды и несколько удивленно смотрел то на Сюзанну, то на Жозефа. На Сюзанну он смотрел удивленно, потому что видел ее впервые и, возможно, счел, что она вполне заслуживает внимания. На Жозефа же потому, что его грубость была столь очевидной, что всегда и везде сбивала с толку, пугала, тревожила. Сюзанна не встречала в жизни такого грубияна, как Жозеф. Люди, не знавшие его близко, не понимали, каким тоном с ним говорить, с какой стороны к нему подойти, как реагировать на его грубость, обескураживавшую даже самых уверенных в себе. Перегнувшись через перила и обхватив рукой подбородок, он рассматривал землемера, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь обращался с ним столь бесцеремонно.
— Зачем вам нужна моя мать? — спросил Жозеф.
Землемер попытался выдавить из себя любезную улыбку. Сюзанне эта улыбка была знакома. Люди часто так улыбались Жозефу. Например, мсье Чжо. Это была растерянная, робкая улыбка.
— Сейчас время инспекций, — вежливо сказал землемер.
Жозеф вдруг расхохотался, словно его пощекотали.
— Инспекций? Вы будете инспектировать? Если вы хотите инспектировать, можете не стесняться. Инспектируйте все, что вам угодно, черт вас побери.