Жан Агости приехал за Сюзанной на машине. Это был «рено», не такой старый, как их «ситроен», и скорость у него была больше. Предмет зависти Жозефа. Из опасения, что Жозеф попросит машину покататься, Агости предпочитал добираться до них в случае надобности на лошади или пешком, дорогой успевая поохотиться. Действительно, однажды Агости, одолжив Жозефу машину, вынужден был ждать его возвращения целых три часа. Жозеф, забыв обо всем, доехал до самого Рама. Теперь Агости рассказывал об этом, посмеиваясь:
— Пожалуй, только с женщинами Жозеф был более или менее аккуратен. Удивительно, как он удержался, чтобы не попросить лимузин у того твоего типа, видно, очень уж он был ему противен.
Они медленно доехали до ананасовой плантации, Агости оставил «рено» прямо на дороге, далеко от бунгало, за небольшой рощицей, чтобы его мать, которая с тех пор, как уехала дочь, большую часть времени проводила в ожидании, глядя на дорогу, не заметила пустую машину. Потом они долго шли по тропинке, поднимаясь на холм, на верху которого, чуть в стороне, стояло их бунгало. На одном склоне этого холма и находилась ананасовая плантация. На многих грядках ананасы засохли, но на других были в самом соку.
— Это фосфаты, — сказал Агости. — Стараюсь идти в ногу со временем, вот сделал опыт. Если так пойдет, через три года уеду отсюда с набитым кошельком.
Плантация занимала опушку тропического леса, на ней не было ни единого деревца, ничто не прикрывало ее от палящих лучей солнца. Все рисовые поля Агости были тоже затоплены июльским приливом, но они все же умудрялись сводить концы с концами благодаря кукурузе, перцу и ананасам, которые сажали по склонам холма. К тому же Жан Агости занимался контрабандой перно вместе с папашей Бартом. Старший Агости, хоть и бывший военный, все равно не удостоился приличного надела, не хватило денег на взятку. Они приехали на равнину пять лет назад. Агости-отец пристрастился к опиуму и совершенно потерял интерес к концессии. Время от времени он пропадал на два-три дня, и его, как правило, находили в одной из курилен Рама. Тогда Жан Агости договаривался с шофером автобуса, и тот сгребал его в охапку и привозил домой. Но отец начинал все сначала. Раз в два-три месяца он уносил из дома все деньги, якобы для того, чтобы уехать в Европу, но всякий раз оказывался в рамской курильне, где совершенно забывал о своих планах. Отец с сыном часто дрались и всегда на одном и том же месте, внизу ананасового поля. Мать обычно бросалась их разнимать. Она бежала следом за ними, перепрыгивая через ананасовые грядки и призывая на помощь святую Марию, а ее большие длинные косы бились по спине. Она кидалась на отца и распластывалась на нем. Эти сцены так часто повторялись, что она до старости оставалась проворной и ловкой, как паучиха.
Все Агости были практически неграмотные. Всякий раз, когда им надо было отправить письмо в земельное ведомство или банк, они приходили к матери и просили ее написать его для них. Поэтому Сюзанне их дела были известны не хуже чем свои собственные. Она знала, что держатся они главным образом благодаря контрабанде перно и опиума, которой занимался Жан Агости при посредничестве папаши Барта. Контрабанда давала ему возможность не только поддерживать мать деньгами, но и оплачивать комнату возле рамского буфета. Обычно в эту комнату он и приводил женщин. Но ее он почему-то решил привести сюда, на ананасовую плантацию, видно, на то у него были свои причины.
На дороге возле леса было пустынно, как всегда во время послеобеденного отдыха. Вдалеке, около рисовых полей, дети, распевая песни, стерегли буйволов.
— Это меня ты ждала у моста, — сказал Агости. — Хорошо, что я оказался там. Я знал, что Жозеф уехал, и часто думал о тебе: что ты поделываешь? Даже если бы твоя мать не прислала за мной, я бы все равно пришел к тебе.
— Но я-то совсем о тебе не думала.
Он рассмеялся глуховатым смехом, как иногда смеялся Жозеф.
— Думала ты об этом или нет, ты все равно ждала меня. Я здесь единственный мужчина.