Снова и снова: кто же тут главный виновник? Человек или стихия? Только человек или только стихия? Или «паводок мелких неурядиц», как говорил один ветеран?
Как хорошо бы — только стихия, ее непредсказуемость и неуправляемость. Тогда все сразу бы заняло свои понятные места: уникальная Река преподнесла людям уникальный паводок. На целую неделю раньше предсказанных сроков растопило солнце окрестные ледники и произвело этот досрочный пуск большой воды.
Все просто и ясно, и не требуется никаких добавлений.
Но тут «возникал» Варламов и все разрушал своей элементарной первобытной логикой:
— Самое удобное — сослаться на природу, на сложные условия. В сельском хозяйстве они мешают собирать урожай, на стройке — строить. Но, товарищи дорогие, всегда были и будут дожди, всегда были и будут паводки, однако и во время дождей нельзя бросать в поле урожай, и во время паводков надо продолжать строить. Нельзя жить на авось, нельзя жить на пределе! — вот где секрет. Мы все время шли на пределе, в обрез или с отставанием, а требовалось, оказывается, на целую неделю опережать свой собственный график. Вы затопили мой агрегат, которому люди… столько отдали… который был так нужен… — Голос Варламова уже не гремел, как бывало на летучках, а делал опасные хрипловатые сбои.
Острогорцев, к удивлению, молчал. Раньше не смолчал бы, а тут молчал. Ему некого было обвинять, не на кого жаловаться. И надо было слушать, чтобы найти истину.
Соглашайся или не соглашайся с Варламовым в целом, но правдою, правдою было то, что нельзя так работать и жить — на пределе. Нужно всегда иметь запас, который дает добрую уверенность в завтрашнем дне. Он, бывает, накапливается помаленьку, но держится долго… С другой стороны, где его взять, этот запас, когда идешь и живешь на пределе возможного?
Вряд ли Острогорцев мог ответить на это в один присест и в одиночку. Особенно сегодня, когда в первую очередь — прав парторг! — надо без передышки расхлебывать эту холодную похлебку.
Когда в штабе появился Густов-старший, Острогорцев, подобно Юре, сперва не поверил своим глазам. Шевельнул бровями, пригляделся повнимательнее. Вроде как для проверки спросил:
— Ты… вернулся?
— Да вот услышал и не усидел.
— Ну присядь с дороги.
Оценок, сочувствий и всяких вообще высказываний о происходящем на стройке он не ждал и не жаждал. Он и так много чего видел на лицах и в глазах членов штаба, слышал по телефонам. Вполне достаточно для одного человека.
— Если понадобится старый сапер на какую-нибудь переправу… — заговорил Николай Васильевич, немного посидев и помолчав.
— Может понадобиться, — отозвался Острогорцев. — Ты где успел побывать?
— Да в общем-то везде, где можно сейчас.
— Подсядь поближе.
С того берега в штаб Николай Васильевич шел дальней, единственной теперь дорогой — мимо бетонного завода, затем через мост, и дальше — опять к плотине, только уже по левому, станционному и штабному берегу. Пока не миновал бетонный завод, все время приходилось держаться обочины и пропускать «белазы», с невольным уважением взирая на водителей, высоко вознесенных над дорогой в своих просторных кабинах. Эти ребята всегда производят впечатление, когда на них смотришь с дороги, снизу. Когда видишь одного за другим. Этакие боги дорог. Повелители скоростей…
На мосту он немного постоял, созерцая плывущую белую пену. Она еще и здесь, в километре от водобойного колодца, пузырилась и шипела, невольно заставляя думать о Реке как о живом и даже мыслящем, со своими эмоциями, существе. Она и шипела и что-то невразумительно лопотала — все не могла успокоиться после схватки с плотиной. Здесь Николай Васильевич даже посочувствовал ей и сказал: «Ничего, все скоро наладится, скоро успокоимся».
Река отвечала шипением.
Перейдя мост, он ступил на сильно опустевшую дорогу левого берега. Хотя на обочине и стояла предупредительная табличка «Осторожно: БелАЗы!» — бетоновозов тут не встретилось ни одного. Эта первая дорога к котловану, выложенная толстыми бетонными плитами, долго была здесь чуть не главнейшей артерией. По ней продвигалась штурмовая колонна самосвалов в день перекрытия Реки, по ней долго, пока не построили эстакаду, возили бетон на станционную плотину и ездили из поселка сами бетонщики. И вот она опустела. Только изредка пробегали легковые штабные «газики» да проходили редкие автобусы с людьми.