С террасы, куда она вышла спустя несколько минут, открывалось, как солнце ещё обнимало желтеющие высоты клёна внизу на спуске лужайки к штакетнику, грозящему обвалиться под летним изобилием дикого винограда, уже влажно-жёлтого, в коричневых точках, зелёных венах, налитого, что тянулся в нижних пределах листвы будто руками к бесплодным мучениям дикой вишни с ветками вывернутыми, искорёженными и иссушенными, как и бородавчатый ствол, на одной красовались капы размером с человеческую голову, кисты с кулак, неуклюжий древесный Лаокоон, чьи листья, где он их показывал, были пронизаны разводами ни жёлтыми, ни нежёлтыми, чьи сучья уже стали носителями чуть бледнеющего жёлтым древогубца, пятилистного плюща в его багряной спешке прочь. Она подняла взгляд на крик сойки, на чистоту её голубой дуги вдоль ограды и потом обратно на жаворонковую овсянку, клеста, серого сорокопута, желтоногого улита, порхающих по страницам раскрытой на коленях книги о птицах, пока здесь, в ветках тута над ней, не двигалось ничего, кроме бессмысленного прыжка белки на крышу дома, и она откинулась, пёстрое лицо голо поднялось к ушедшему уже даже с вершины клена солнцу, столь резко ушедшему за гору даже без облачка в знак утраты на открытых обозрению обрывках неба, оставляя по себе лишь пробравший с головы до пят холод, отправивший её туда, откуда она пришла.
Отчётливая за лестничным столбиком фигура стояла за входной дверью, где всё еще будто отдавался стук, более резкий, настойчивый, бойкий, как склонившаяся набок при её приближении стриженная голова.
— Да?.. она открыла дверь перед пёстрым коричневым твидом, — что…
— Маккэндлесс? Он в охровых штанах стоял в полный рост едва ли ей до плеч.
— О, о заходите да я рада что вы вернулись, мы…
— Он здесь?
— Кто. В смысле я думала это вы…
— Маккэндлесс, я только что спросил. Это тот дом?
— Ну да это его дом но…
— Вы кто, его новая?
— Его, его новая кто, я не…
— В первый раз вижу у него рыжую. Он дома?
— Я не знаю где он нет и я не его, не знаю кто вы но я не его первая рыжая его, его новая кто угодно, мы просто снимаем…
— Да расслабьтесь, мне подробности без надобности. Когда он был здесь в последний раз.
— Этим утром но…
— Куда ушёл.
— Не знаю! Не знаю куда он ушёл я его не видела даже не знакома! И так стойте нет вам нельзя… она навалилась на дверь против носка его ботинка.
— Вы погодите, погодите… круглые глаза стрельнули мимо неё, на блузку, которую она уже натянула, на её глаза, — мне без разницы в кого он нынче суёт прибор, я просто зашёл с ним поговорить. Просто передайте ему когда увидитесь, ладно? Передайте что Лестер заходил поговорить?
— Но я с ним не вижусь и кто, Лестер а дальше…
— Просто скажите Лестер… носок убрался, — он поймёт… и она смогла закрыть дверь, следила за резвой поступью длинных охровых ног по чёрному венцу дороги, так и стояла, когда наверху из-за изгороди в кружении листьев выехала чёрная машина и расплющила совок на повороте с холма. На кухне радио оповестило, что тридцать пять миллионов американцев малограмотны, а ещё двадцать пять миллионов не умеют читать вообще, и она его вырубила, наполнила банку, чтобы полить цветы, и расплескала в броске к телефону, к карандашу, к чему угодно под рукой для записи, — да минуточку… открыла книгу с птицами и записала номер под красногрудым крохалём. Уже застегивала обратно в спальне чистую блузку, когда внизу смыли туалет. — Пол?..
— Кто это.
— Пол это ты?
— Послушайте-ка мистер Маллинс, ничем не могу вам помочь… он уже схватил трубку. — Его здесь нет, он здесь не живёт, я не знаю где он и знать не хочу, так что… Ну и какого дьявола она не осталась в своей Индии! Мы ни черта не можем… да и вы простите, до свидания!
— Пол необязательно так грубить, бедняга просто…
— Лиз этот бедняга у меня уже в печёнках! Мы ни черта не можем поделать для бедняги и его чокнутой дочки чем скорее он вобьёт это себе в голову тем лучше. Говорит две недели назад она должна была отправиться в какой-то ашрам и с тех пор о ней ни слуху ни духу, где-то там в глуши с твоим чёртовым братцем ищет просветления а на самом деле просто трахается, если им так неймётся таскаться в своих мантрах и колокольчиках то мы-то какого дьявола можем поделать? Прибираться за твоим чёртовым…