— Неважно, просто проклятые хлопоты.
— Да, ну это, в смысле для нас это тоже хлопотно мистер Маккэндлесс, если бы вы оставили адрес, телефонный номер какой-то способ связаться, шла она за ним по пятам. — Ваша открытка насчёт печи мы даже не знали в какой вы стране, как же тут выслать новый ключ. Я даже сейчас не могу вас впустить, сантехник…
— У меня уже есть… даже достал, гремел навесным замком.
— Да, ну, ну хорошо значит вы звонили агенту, если бы мы знали где вас найти, вам то и дело звонят а мы не знаем куда…
— Кто.
— Звонит? Не знаю. Налоговая. Не знаю кто ещё. Звонят и бросают трубку. Только я начинаю просить оставить сообщение на случай если вы дадите о себе знать они бросают трубку. У вас ужасно грубые друзья.
— Может и вовсе не друзья, миссис Бут… он отодвинул дверь в сторону, задержался, заглянув внутрь. — Между прочим можете отключить телефон если угодно, раздалось через плечо, — агент говорил вы хотите его оставить пока не подключите свой, мне он не нужен. Могу сейчас же позвонить и отсоеди…
— О нет я не это хотела, я хотела сказать можете оставить если угодно да я совсем не против отвечать, просто если бы мы знали как вас найти, что ответить грубые звонки и на порог заявляются такие же грубые люди я не могла… она осеклась, разговаривая с его спиной, ссутулившейся в проёме, чтобы закурить, прикрыв ладонью, будто на ветру, будто ёжась на каком-то мрачном утёсе, палубе корабля. Кто это заявляется, поинтересовался он.
— Только, ну был только один но весьма неприятный, даже не представился, в смысле фамилию не сказал только имя не помню какое. Только его круглые злые глазки он был в пёстром пиджаке и какой-то жёлтой…
— Чего он хотел? раздалось из открытой двери.
— Поговорить с вами, сказал только что хочет поговорить с вами, ответила она внутрь комнаты, где возвышались стопки книг, прислонённые к резной орехового дерева колонне, до самых завитков, к ножке чего-то, к буфету, к серванту, стояла неподвижно и оглядывалась, будто искала, чем заняться, оправдать свое присутствие на кухне, собственной кухне, в собственном доме, стояла с пустыми руками, глядя на телефон, пока тот не зазвонил. — Да? Да это говорит… А… голос упал, она отвернулась от пустого дверного проёма, — приём у доктора Террановы, да… Нет это в связи с, с моим… она дошла до конца стола, насколько позволял провод — в связи с крушением самолёта да но не, в смысле не мой иск а моего мужа… голос стал ещё тише, — его сопутствующий иск ввиду неисполнения моих, моих обязанностей из-за травм… что? Нет-нет моих, моих супружеских обязанностей ввиду… Что, сейчас? или когда это произошло… и почти шёпотом — сколько мне лет, сейчас мне тридцать три, я… нет я сказала трид… Нет сейчас не могу, сейчас не могу рассказать всё вам лучше… нет вам лучше перезвонить.
Оседающий неподвижными слоями дым перекрыл дверной проём. Там уже был свет, и звук движения, стула или выдвинутого ящика. Она нашла чашку из-под утреннего кофе и прополоскала в раковине. Дымка легла на террасу так же безлико, как сам день, встреченный и тут же забытый, чтобы только часы отмеряли его ход, и развернула её, так же резко, как её же взгляд, обратно к входной двери полосовать сырыми комками полотенца стеклянные панели по тени там, снаружи, отталкивающейся своей метлой и замирающей на каждом третьем шаге, каждом втором, таращась перед собой, пытаясь сориентироваться.
Она вздрогнула от громкости собственного голоса, когда тот наконец снова раздался: — Алло?.. обретая уверенность с каждым словом, — нет сенатор мне ужасно жаль, Пола нет… говоря в трубку, мимо трубки в открытую дверь — по-моему он планирует очень скоро приехать в Вашингтон, ему пришлось улететь что-то внезапно потребовало присутствия в связи с, прошу прощения?.. набирая самообладание и даже радушную снисходительность, — ужасно любезно с вашей стороны но честное слово не могу ответить, мы хотели отлучиться на несколько дней в Монтего-Бей с друзьями если у Пола получится найти время но вы же сами знаете как он занят из-за… и внезапно открытый проём исчез, дверь с силой задвинулась, даже стукнула, — ничего нет, сейчас я не могу говорить, я буду… голос упал, — хорошо тогда попозже, попозже…
Стоило ей замолчать, как раздражение перешло из её голоса в движение рук, снова полосовавших «Пока нам шили чепчик, лик наш стал не мил», стекло вышивки; разбирающих утреннюю почту: от доктора Юнта, доктора Киссинджера, «Дэн Рэй, оценка страховых убытков», — скомкать и выбросить; от «Склада В & G», Американского онкологического общества и Национальной стрелковой ассоциации — в сторону неоткрытыми; глянцевый поток от «Христианского восстановления для американского народа», флаер-гармошка общественного колледжа с предложениями миникурсов «Борьба со стрессом», «Уверенность в себе и успех», «Рефлексотерапия», «Шиацу», «Гипнокибернетика» и «Ваше творческое Я»; а также «Флористы Золотого побережья» — распечатать: цветочная композиция за 260 долларов? Поднявшись до глаз, досада цеплялась за всё, на что она их обращала, прежде чем сами глаза зацепила непоколебимая усмешка воина-масая на обложке журнала, лежавшего вместе с «Таун энд Кантри» и «Нэшнл Джиографик» на кофейном столике, и она взялась за книгу о птицах в поисках убежища среди веретенников и кроншнепов, бекасовых, кулика, наведённый ими покой слетел со скоростью перелистнутой страницы, и уже по дороге через кухню, чтобы постучаться в белую дверь — Мистер Маккэндлесс?