— Я не хотел сказать…
— Я заварю чай. Будешь чай?
— Я, нет… Он оттолкнул комок дождевика с кресла, куда его выронил, и сел, выкопав глянцевый конверт с табаком, глядя на её фигуру со спины, пока она хлопотала над чайником. — Она приходила? Мадам Сократ?
— Ну, она, не совсем.
— Не совсем?
— В смысле она не очень надежна она, надо позвонить в полицию правда же. Заявить.
— Я только, может позже… просыпая табак, когда большие пальцы свели бумагу вместе, — дай сперва осмотрю свою комнату, вдруг там…
— В смысле это просто могут быть те же самые мальчишки те, ужасные мальчишки… она оторвалась к телефону, напряглась на втором звонке и потом, на третьем — нет не отвечай!
— Но я думал ты…
— Потому что они звонят без конца, эти газеты в смысле откуда у них вообще наш номер они даже приходили, к передней двери, задней заглядывали в окна, в смысле приходилось часами прятаться в маленьком туалете под лестницей они думают у них, они думают у людей есть право знать о тебе всё, что…
— Нет-нет-нет, у них просто есть право на развлечение, вот и всё… Он потянулся к трубке, срывая со звонка, роняя назад — почему и ходят в кино да? почему и читают романы? Узнать изнанку, исследовать тёмные страсти сокрытые в человеческом сердце и чем серьёзнее вторжение в личную жизнь тем лучше, вот за что дают премии. Та фотография с передовицы, вашего преподобного Уде в сговоре с сенатором Тикеллом? во время передачи взятки в десять тысяч долларов за лицензию на телевещание? Вот за что дают пулитцеровку это не искусство, не литература, не что-то долговечное, это газетное мышление, сегодня читаешь, а завтра рыбу заворачиваешь, это просто…
— Это не то.
— Что не то, ты о…
— Я сказала всё было не так! И он не мой преподобный Уде нет я видела, я уже видела раньше эту дурацкую фотографию это не то.
— Никогда не видел более заговорщицких выражений лиц.
— Это потому что они молились… Чашка по пути с полки задребезжала блюдцем — несметно! Над чем хохочешь это несмешно это, это как он подходил к тебе на ступенях здания суда, когда как ты сказал он взял тебя за руку у суда в, в Шлёповере встать с ним на колени и покаяться так же было в больнице, в больнице лежала дочь сенатора Тикелла за их спинами даже видно те отвратительные цветы вот они, сам посмотри. Эта стопка газет, фотография подо всем остальным мусором все те фотографии с, они находят фотографию и придумывают под неё сюжет. Пол сказал это всё Виктор Свит, начальство Виктора Свита что это они подделали сюжет про взятку только чтобы замазать сенато…
— Откуда у них фотография?
— Я не знаю, я не знаю кто им дал фотографию я не…
— Тогда откуда ты знаешь что…
— Потому что я знаю кто на койке! потому что на больничной койке Сетти видно уголок за этими отвратительными этим, этим крестом из отвратительных цветов потому что я знаю Сетти! Потому что мы были лучшими подругами Сетти Эди и я. Эди Граймс её отец близко дружит с сенатором Тикеллом а Эди привлекала средства для него, в смысле для Виктора Свита она думает он обаятельный потом у неё кончились деньги, в смысле в основном она собирала ему свои деньги чтобы насолить отцу. Он зовёт Виктора Свита чёрным тюфяком она хотела ему насолить а он просто дал ещё больше денег из её траста и, потому что…
— Потому что Виктора Свита готовили, а эта байка что он сидел я тебе расскажу откуда. Ему хватило дурости припарковаться в каком-то захолустье в Техасе и пара старых добрых местных ребят подожгла его машину, он подал заявление в полицию и его посадили за то что мусорил. Его готовили.
— В смысле так я и сказала! на это и пошли деньги Эди его готовили чтобы он баллотировался в Сенат против отца Сетти и…
— Нет-нет-нет. Граймс, всё это крыло партии на утренней передовице требующее крови, планировали подготовить собственного чёрного пацифиста-тюфяка для выборов и потом размазать его по проклятой стенке внезапно всё пошло быстрее чем они ожидали. Провести черту, переправить авианосную группу из Момбасы и пару истребителей из-за Мозамбикского пролива, вызови СБР[125]и объявить боевую готовность в верховном штабе. Они получили что хотели… Он наконец закурил скрученную сигарету, стёр тыльной стороной ладони крошку табака с языка. — Как же он оказался на том же самом проклятом самолёте что и Тикелл…
— Я думала ты знаешь сказала она, наливая кипяток в чашку.