Так совпало, что на момент выхода «Общества мертвых поэтов» на экраны я учился в школе и ходил в поэтический кружок, в котором преподавал Боб Адам – во всех отношениях собрат Джона Китинга. Хотя мистер Адам никогда не говорил ничего про права животных – и, скорее всего, сам был тем еще мясоедом – именно под его влиянием я принял решение стать вегетарианцем. Совсем как в случае с Ноксом и Чарли, мой подростковый ропот был направлен в нужное русло благодаря чумовому учителю поэзии, прочь от слабоумия и депрессии к идеалистическим, более или менее положительным устремлениям.
В действительности, конечно, ситуация такова, что 99% тинейджерского бунтарства изживает себя на изрядно потрепанных направлениях – любви к музыке, которую старшее поколение считает «шумом», сотворении дурацких причесок и тайном курении в ванной.
Не лишен иронии и тот факт, что детки, которые, казалось бы, представляются наибольшими нонконформистами, оказываются очень похожими на самых прожженных конформистов (да-да, это относится к вам, инфантильные, поэтичные души, завернутые в черное; раскрашенные как шизофреники-индейцы, пирсингованные, татуированные «настоящие оригиналы»). Так что забудь все, что слышал про философию среднего пальца, крутость банд и развитие сленга: все перечисленное – не более чем самодовольная тупость подростков, которые верят, несмотря на любые сведения и доводы, что их идеи лучше, чем чьи бы то ни было, и что только они делают социальную эволюцию возможной.
После сражения с потоком на протяжении всего пути из глубокого океана к нерестилищу лососю нечего ожидать, кроме смерти и участи быть съеденным своим индифферентным потомком, прошедшим миллионы лет эволюции и ставшим Человеком разумным. Не менее позорными зачастую оказываются периоды жизни многих людей: дома престарелых, калоприемники, обращение как с пятилетними детьми...
И хотя все это, пожалуй, малоприятно для человека (или рыбы), с которым это происходит, по Дарвину, подобные события не лишены смысла. Посредством восприятия старших как нестерпимо скучных, глупых и более или менее гадких молодое поколение свободно, чтобы смотреть на мир свежим взглядом и заменять отжившие свое идеологии новыми.
Так, например, движение за отмену рабства было основано отнюдь не зрелыми торговцами «черным деревом», которые внезапно почуяли вину за свой образ жизни; оно возникло благодаря юным идеалистам, которые, оглядывая мир вокруг себя, видели несправедливость и стремились к ее ликвидации.
Буквально за пару минут до того, как сесть за эту главу я листал один из таблоидов в духе Village Voice35, какие есть в любом городе, и наткнулся на афишу «Концерта против дискриминации». Возможно, с расовыми проблемами в этой стране еще не покончено, но позвольте осведомиться, когда вы в последний раз попадали на анонс «Концерта ЗА дискриминацию»? Быть может, положение и далеко от идеального, но даже самый дурной и занудный либерал вынужден признать, что за последние пару столетий мы прошли большой путь.
Разумеется, далеко не все так называемые «молодежные движения» до того успешны, что становятся мейнстримом; напротив, львиная доля затухает внутри одного поколения. Взять, например, хиппи – самое неряшливое (и фигурально, и буквально выражаясь) молодежное движение в новейшей истории. В их идеалах не было ничего плохого: прекращение войн, сближение с окружающими через трансцендентальную медитацию и галлюциногены – это прекрасно, но проблема в том, что идеи тонули в банальностях – отказе от стрижки и отвратительном запахе. Эти внешние характеристики никогда не волновали обывателей и служили исключительно для того, чтобы омрачить их представление о хиппи и антивоенном движении. Вот почему слово «аболиционист» звучит благородно и рисует романтические образы, а «хиппи» вошло в лексикон как термин для определения степени деградации. Потому что люди в массе ценят абстрактные мораль и справедливость, но не очень склонны давать волю фрикам.
Сейчас дело обстоит таким образом, что к веганству обращается в основном молодежь и те, кто по какой-то причине сохранили присущее ей мировосприятие. Веганы ничего не имеют против того чтобы их считали фриками или просто другими; наоборот, подобные ярлыки нас воодушевляют и заставляют гордиться собой.
Поскольку наша идентичность во многом связана с пребыванием членом «сообщества веганов», мы испытываем противоречивый интерес к неофитам, при этом защищая свой элитный статус Вегана от выхолащивания. С этой целью мы постоянно вырабатываем стандарты и ищем новые способы изгнать друг друга, обвинив в ереси. Сыроеды, например, часто хорохорятся, что вывели веганство «на новый уровень» – смехотворная претенциозность, разве что по причинам, мне неведомым, термальная обработка превращает овощи в животных. Когда «веганская полиция» ловит очередного нарушителя за какую-то реальную или воображаемую провинность, мы сидим тихо, греясь в лучах собственного превосходства, позволившего избежать подобных проступков – или, возможно, боимся, что, ввязавшись в заваруху, станем следующей жертвой.